- Вчера у Светы… умер ребенок, - слова звучали в трубке, как сильные и резкие удары барабана. Хотелось отделаться от этих звуков, нажать кнопочку и не слышать страшную новость. Но разве события в жизни можно изменить простым нажатием кнопки на телефоне… Я продолжала слушать и приходить в ужас от известий. Мой знакомый доктор, благодарность к которому за умелое и участливое принятие родов жила в моей душе, доктор, проработавший в акушерстве не одно десятилетие, вдруг повел себя безответственно… Доктор, которого я всем хвалила за мастерство и поэтому советовала рожать только у него, допустил страшную халатность. Он вышел в самый ответственный момент родов в коридор, чтобы… ответить на звонок своего мобильного телефона. Акушерка была новенькая и не смогла все сделать правильно… Малыш прожил всего три дня. Единственное, чем смогла в эти дни помочь несчастная мать своему ребенку, это позвать в реанимационную палату священника для крещения. Знакомые искали виноватых, помимо медперсонала в смерти ребенка винили и меня. Они были правы и не правы… Правы были в том, что я своей болтовней направила Светлану рожать именно в ту больницу и к тому доктору, но за развитие событий я не могу взять на себя ответственность… Хотя после этого случая я научилась молчать и теперь очень боюсь кому-нибудь что-либо советовать. Особенно в важных делах. - Как Бог даст, так и будет, - отвечаю, а на меня смотрят с подозрением и считают, что на самом деле я так не думаю… Но я искренно думаю именно так. Мы можем искать лучшую больницу, лучшего врача, заплатить большие деньги… - но будет все равно не по-нашему… Родные и знакомые советовали Светлане подать на доктора в суд, их силами даже была создана медицинская комиссия, которая составила документ, подтверждающий вину врача в гибели ребенка. Любая мать хоть раз в жизни неслась с кулаками на обидчика своего дитяти, а здесь не просто обидели, здесь хуже… И все бы поддержали, что она подала в суд и расправилась с обидчиком своего ребенка, но бедная Светлана не жаждала мести… Она не стала выдирать «око за око». Света даже попыталась поступить как Православный человек… попыталась простить. Но не смогла… Со второй беременностью Светлана встала на учет в дорогую платную клинику. Ей хотелось какой-то защиты для себя и малыша, и эта защита виделась ей во врачах, которым хорошо заплатила. Врачи же нашли, что ребенок Светы слишком большой, и настаивали на кесаревом сечении. Бедного малыша столько раз просвечивали на УЗИ, измеряли и сверяли его параметры по цифрам, которые кто-то установил нормами, что замученная Светлана согласилась с доводами врачей. Она поверила, что не сможет родить такого «великана» сама… Православные родственники и знакомые молились Господу, чтобы Он открыл Свою Волю, и, если есть возможность, чтобы Светлана родила сама… На праздник Иоанна Богослова Светлане уже было тяжело ходить со своим увесистым животиком, но пропустить службу ей не хотелось. В этот светлый день она пришла помолиться в храм и не собиралась ни исповедоваться, ни причащаться. Как-то так вышло, что подошел священник и посоветовал Светлане исповедаться. А после службы сам вдруг остановил ее и сказал: - Благословляю на роды… - Так, батюшка, мне врачи не разрешают самой рожать, хотят кесарить… Говорят, плод очень большой. - Рожай, радость моя, рожай… В тот же вечер, около десяти часов, отошли воды, и под праздник Николая Чудотворца Светлана родила мальчика. И был он совсем не великан, а средних размеров малютка, всего-то на три с половиной килограмма. Рожала она без всяких знакомых и платных врачей, в скромной родовой палате простой больницы. - Доброе утро, мамочка, как себя чувствуете? - войдя в палату, спросил дежурный доктор, проводивший обход через день после родов. Как радостно слышать к себе такое обращение. Зваться мамочкой было Светланой выстрадано, вымолено и выплакано… И вот она - мамочка. Света заулыбалась и уже что-то начала весело отвечать, взглянула на доктора, и слова повисли в воздухе… Он сильно осунулся, сморщился, как высушенный гриб, голова будто втянулась в плечи, его очень трудно было узнать… но только не ей. Перед Светланой стоял доктор, по вине которого погиб ее первенец. И надо же так Богу было устроить, что именно он назвал ее мамочкой. Ей захотелось плакать от жалости к себе, к погибшему ребенку, и даже к этому доктору. В эти минуты смятения и счастья Света перестала держать зло в своем сердце и простила этого несчастного. Что думал при этом доктор, никто не знает. Достоверно известно, что в той модной клинике он больше не практикует, да и здесь роды больше не принимает, лишь проводит послеродовые осмотры. Они говорили только по делу, но всматривались друг в друга… и потом все-таки настало молчание. В том молчании было больше смысла, чем во всех словах мира, во всей пустой человеческой болтовне. В том молчании родилось прощение… - самое ценное и радостное, что могут подарить непослушные дети своему любящему Небесному Отцу. Нет, никогда уже не забыть Светлане того страшного дня, когда у нее отняли дитя по чьей-то небрежности, халатности, по чьему-то недосмотру. Никогда. Но сердце ее уже не будет сжиматься от душащей боли и стучать в такт земной справедливости и жаждать возмездия… Слезы не будут молить об отмщении. Наступила вдруг тишина. Она наконец стала… мамочкой. Ребенок спал на ее руках. Доктор тихо вышел из палаты, стараясь не скрипеть половицами.
Ольга Круглова 11.06.2009
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7000
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 17.06.09 13:47. Заголовок: О злых церковных ста..
Ольга сидела за прилавком свечного ящика храма Всех Святых и тихо плакала. Служба закончилась, прихожане разошлись. Ушёл и батюшка. В храме был полумрак. Горели лампадки на кануннике и у Распятия.
Уже полгода Ольга стоит за свечным ящиком по воскресным дням. Работает во славу Божию, помогает храму по благословению священника. Раньше в церковь ходила она по большим праздникам, но вот пришлось обратиться к Господу с просьбой – дети поступали в институт. И стала она заходить в храм чаще. То свечку поставит, то молебен закажет. А потом дети поступили, уехали из дома в большой город. Тоже надо за них помолиться, как-то они там, не обидел бы кто. Так и воцерковилась. И когда отец Василий попросил помочь храму и поработать по воскресным дням в свечной лавке, согласилась.
Теперь уже не представляет себе жизни без любимого храма, маленького, уютного. Такого намоленного и благодатного. Молитва в храме идёт уже 130 лет. В городе это единственный храм, который не разрушили, не превратили в дом культуры или кинотеатр.
Ольгу уважали, отношения на работе в миру у неё были хорошие, тёплые со всеми, и вот вслед за ней в храм потянулись подруги, знакомые, коллеги. Батюшка радовался: «Ну вот и хорошо, сама в храм пришла и людей за собой привела!»
Когда в церкви народу мало было, на клирос шла, научилась петь и читать. В первый раз, когда доверила ей матушка Анастасия Шестопсалмие читать, руки дрожали и голос от волнения прерывался.
Подружилась Ольга с семьёй отца Василия. Чудесная семья! Матушка на клиросе с детства, её мама регентом была, папа – протоиерей. А сейчас сама матушка. И в том же храме с отцом Василием служат, где родители служили.
Батюшка вспоминает, что раньше прихожан в храме было очень много – яблоку негде упасть. Тогда он был ещё не батюшка, просто юноша Вася. Бабушки строгие были, благочестивые. За каждым подсвечником приглядывали, чтобы свечки вовремя потушить, когда догорят.
У каждой бабушки своё место. Как-то Вася невзначай на чужое место встал, так старушка – Божий одуванчик – так его плечом пихнула, что Вася в сторону на два метра отлетел. И сейчас вспоминает – смеётся.
Постепенно ушли бабушки в мир иной. Осталось совсем мало людей этого поколения. А новое поколение не приучено к храму. По выходным сериалы смотрят, в гости ходят. Воцерковляются с трудом, через скорби да болезни.
Но те бабушки, которые ещё остались в храме, по-прежнему зорко смотрят за порядком. Старое поколение крепкое.
Вот из-за одной такой бабушки и плакала Ольга. Даниловна была крепким орешком. Стать богатырская. Характер такой же. Даниловна строго следила за происходящим в храме. Могла рявкнуть на тех, кто одет не по-церковному. Если женщина в брюках или юбка недостаточно длинная – пощады не было. Если кто-то пытался убрать свечку, не догоревшую до конца, могла и по рукам стукнуть. «Если свечку поставили, до конца должна догореть!»
Когда Людмила, которая в храме прибиралась, несколько раз прошла перед Даниловной во время службы, она Людмиле подзатыльник дала: «Нечего во время литургии шастать!» В очереди на исповедь стояла Даниловна, и показалось ей, что близко подошла одна прихожанка к исповедующимся: Даниловна хвать её за руку и так назад дёрнула, что не на шутку испугала.
Так что Даниловну побаивались. Уже и отец Василий её воспитывал, воспитывал, да, видимо, бесполезно. Ольге пока не приходилось с ней сталкиваться. Но вот сегодня и столкнулись. Из-за этого и плакала Ольга. Обидно было до глубины души.
После службы зашла она в сторожку и услышала, как ругает Даниловна Зою, прихожанку храма:
– Ты чего свечки так тушишь?! Ты зачем их переворачиваешь?! Ты тут алхимией в храме не занимайся! Пока я жива, не позволю!
Зоя робко оправдывалась:
– Да я их так тушу, наоборот, хорошо, как будто каждая свечечка Богу кланяется…
– Я тебе покланяюсь! Ты у меня из храма вылетишь и лететь долго будешь!
Ольга не выдержала:
– Зоя Даниловна, вы так всех прихожан разгоните. Главное не форма, а любовь.
Весь гнев теперь обратился на Ольгу:
– Ты здесь кто такая?! Я в этот храм всю жизнь хожу! А ты без году неделя! Я за правду стою! Для меня правда всего дороже! Любо-овь! Знаем мы, какая у тебя любовь!
Ольга недослушала, вышла из сторожки и пошла к себе, за свечной ящик. Вот там она сейчас и плакала. За что её обидели? Она так старалась для храма. Каждого приходящего встречала как родного, чтобы приходил ещё, чтобы ничем радость от встречи с Господом не омрачилась. И вот получила «по заслугам».
Вечером она позвонила матушке Анастасии и пошла в гости. За чашкой чая Ольга опять расплакалась и стала жаловаться отцу Василию:
– Батюшка, вот говорят и пишут про злых церковных старух, наша Даниловна и есть такая. Она только людей распугивает. Ну почему, почему человек всю жизнь в храм ходит и такой злой?
– Злой, говоришь? А давай мы её выгоним! – ответил отец Василий.
– Как это выгоним? – опешила Ольга.
– Очень просто, выгоним, и все дела!
– Батюшка, ты шутишь? Как можно Даниловну выгнать? Она умрёт без храма…
– Ну, если без храма умрёт, то тогда, наверное, не будем выгонять, – улыбнулся священник. – Понимаешь, Оля, Даниловна не злая. Она искренне уверена, что за порядком смотрит. Что можно только так и никак иначе. Шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения. Знаешь, есть такое понятие, как обрядоверие?
– Батюшка, если ты помнишь, у меня университетское образование, – ответила Ольга. – Я недавно читала книгу протоиерея Максима Козлова, он там очень хорошо про обрядоверие пишет.
– Да, Оля, вспомни боярыню Морозову. Мы – внуки тех, кто готов был пойти на костёр за двоеперстное сложение при крестном знамени.
– Да уж, Даниловна и боярыня Морозова – характеры сильные, один типаж… – Оля перестала плакать. Она представила себе картину Сурикова «Боярыня Морозова» с Даниловной в центре на санях и улыбнулась.
– Понимаешь, – неторопливо, обдумывая каждое слово, продолжал отец Василий, – каждая Поместная Православная Церковь в сокровищницу Вселенского Предания вносит своё. Особенное, национальное. Вот, скажем, греки. Они сильны были богословием, богомыслием. Народы Ближнего Востока – древние сирийцы, египтяне – подвизались в монашеском подвиге и аскетике. Патерики читала? Южные славяне свой вклад сделали – просвещение и учительство...
На столе горела зелёная лампа, свет из-под абажура освещал только часть комнаты, и всё казалось уютным и добрым: большой шкаф с книгами, мерцающий огонёк лампадки перед иконами. Оля попробовала душистый чай из большой чашки с розами. Она чувствовала себя успокоенной и умиротворённой. Так хорошо было в этой маленькой комнате, таким теплом веяло от хозяев дома.
Оля задумалась и спросила:
– А Святая Русь ведь тоже что-то внесла своё в эту сокровищницу?
– Конечно, внесла! – оживился батюшка. – Вот ты сказала: «Святая Русь». Это и был многовековой уклад церковного бытия, который вошёл в историю под названием «Святая Русь». Святая в том смысле, что для русских людей святость образа жизни всегда была нормой. Они могли оступаться, нарушать эту норму, но она была, её ценили и признавали.
Матушка налила всем ещё чаю и достала из духовки пирог с яблоками.
– Сейчас будем пирог есть, философы вы мои, – улыбнулась она и разрезала пирог. По комнате разлился запах лета, свежих душистых яблок. И далёкая солнечная Греция показалась ближе.
Оля подумала и добавила:
– А вот говорят, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Я думаю, что это справедливое высказывание. Я читала, что обратной стороной греческого богословия было суесловие о святыне и вещах, превышающих человеческое познание. Вот, например, святитель Григорий Богослов критиковал пустое многоглаголание и говорил, что в его время нельзя было пойти на рынок и купить рыбы без того, чтобы не услышать между торговцами спор об отношении между собой Лиц Святой Троицы.
– Да, Оля, – отец Василий согласно кивнул. – У каждой монеты обратная сторона есть. Обратной стороной нашего церковного уклада стало обрядоверие. Это отодвигание главного, вероучительного, и выход на первый план буквы, чина, обряда. Вот и наши старушки крепко держатся за обряд, за букву. Им кажется, что иначе всё пропадёт, всё погибнет!
Ольга задумалась. Картина Сурикова снова появилась в её воображении. Даниловна в санях строго погрозила ей пальцем: «Всё пропадёт, всё погибнет! Шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения!»
– Батюшка, но ведь Бог есть любовь! – сказала Оля с горечью. – Он сам фарисеев критиковал за то, что они обряд на первое место ставили. Суббота для человека, а не человек для субботы!
Отец Василий улыбнулся и посмотрел на матушку.
– Оля, милая, – вмешалась матушка Анастасия, – ты думаешь, у Даниловны нет любви? Она её проявляет, как умеет. Всё должно быть на своих местах. Вот представь, помрёт Даниловна, кто молодым подскажет, как правильно к иконе приложиться? Как правильно свечку поставить? А тебе самой понравится, если в твой любимый храм без благоговения заходить будут? В неподобающей одежде?
Матушка помолчала и, улыбнувшись, добавила:
– Знаешь, когда я была моложе, меня тоже донимали злые церковные старушки.
– А потом? Они перестали тебя донимать? Как ты этого достигла?
– Оля, я постаралась их полюбить. И постепенно все злые церковные старухи куда-то исчезли. И теперь рядом со мной их нет. Рядом только добрые и верующие бабушки. Понимаешь? Постарайся их полюбить.
– Матушка, легко сказать – полюбить! Как я могу полюбить злую Даниловну?
– Знаешь, оптинский старец Амвросий говорил: «Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё оптинские старцы говорили, что кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их. А у Даниловны жизнь была очень тяжёлая. Пожалей её.
Вечером Ольга долго не могла уснуть. Лежала и думала о словах матушки, как это рядом с ней все злые церковные старухи исчезли и оказались только добрые верующие бабушки. Отчего-то вспомнила студенческую юность. Как в клубе спелеологов занимались, как по пещерам уральским лазили. Вспомнила, как в одной из пещер много было узких лазов – шкуродёров, с каким трудом их проходили. А тоненькая Света, по прозвищу Спичка, удивлялась: «Какие шкуродёры? Всю пещеру облазила, никаких шкуродёров не заметила!» И все смеялись. Оля думала: «То, что мы перестаём воспринимать как проблемы, перестаёт быть для нас проблемами.
Ведь это так просто. Если кто-то тебе подсказывает, как правильно, то можно не обижаться, а просто поблагодарить. А если кто-то с тобой грубо разговаривает, то, возможно, Господь это для смирения попускает? Ведь в храм мы к Господу приходим. Если малейшее препятствие в виде сердитой бабушки нас отпугивает, то какая цена нашему порыву к Богу? Может, это проверка такая наших намерений? К тому же я могу утешить и успокоить людей в храме, если их кто-то обидит».
С тем и уснула.
В воскресенье Оля пришла в храм радостная. А Даниловна, наоборот, стояла в углу, нахохлившись, насупившись, мрачнее тучи. Оля смотрела на неё и внезапно почувствовала острую жалость к Даниловне.
Когда служба закончилась, матушка Анастасия принесла корзинку с просфорами и отдельно большую просфору благословила Ольге. «Матушка, можно, я её Даниловне?»
Оля набрала в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и подошла к Даниловне:
– Зоя Даниловна, прости меня, пожалуйста! Я виновата, что рассердила тебя. Вот тебе просфорочка. С праздником!
И Оля с удивлением увидела, как Даниловна сначала посмотрела на неё недоверчиво, а потом вдруг неожиданно лицо её сморщилось и грозная Даниловна заплакала тонким, детским голосом. Оля сама чуть не разревелась и приобняла бабушку. Погладила её по голове, как ребёнка.
И так они стояли какое-то время рядом, а те, кто видел это в храме, замерли. Потом Даниловна молча взяла просфору и побрела в сторожку. На поздравление с праздником не ответила. И за просфору не поблагодарила. Но Оля не расстроилась. Она шла домой и думала: «А Бог есть любовь».
Через неделю, в субботу, как обычно, Ольга стояла за прилавком свечного ящика. Всё было в храме по-прежнему и немножко иначе. Всю службу Даниловна стояла притихшая. А после службы она подошла к Оле, протянула ей что-то в пакете и, смущаясь, сказала: «Пирог с капустой. Свеженький. Угощайся на здоровье. И помяни моего мужа, убиенного воина Петра».
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7001
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 17.06.09 13:57. Заголовок: И оттуда же... Это п..
И оттуда же... Это про нас всех...
Фабрика добрых помыслов
Лена повторяла эти слова вслух со слезами: «Фабрика! Добрых! Помыслов! Ага, не фабрика, а завод! Концерн! Фирма! Да какие тут можно придумать добрые помыслы?! Они себя ведут просто безобразно, а я тут помыслы добрые про них придумывать буду! Я вам не аскет-подвижник!»
Лена перестала плакать. Задумалась. Да уж, это точно, что она не аскет-подвижник. Как трудно удержаться от осуждения! В мыслях часто устремляешься к высоким материям. А на деле?
Про фабрику добрых помыслов Лена прочитала у Паисия Святогорца. И очень ей понравилось это рассуждение. Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрывать их любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия.
А для этого придумывать добрые помыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что, возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их в жизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрый помысел о таких людях.
Паисий Святогорец приводил пример, который очень понравился Лене. Один человек желал жить в тишине и покое. А рядом с его домом постоянно был шум. И человек очень страдал. Ему казалось, что он скоро сойдёт с ума от этого шума. И тогда старец посоветовал ему включить в работу добрый помысел. Человек долго думал, какой же добрый помысел тут можно изобрести? Наконец, он понял. Конечно, ему мешает шум. Но этот шум мирный. Пусть люди веселятся и танцуют, но ведь это мирная жизнь, а не звуки выстрелов. Пусть слышно гудки машин, но ведь это не гул бомбардировщиков.
И когда человек придумал эти добрые помыслы и принял их, он перестал нервничать и раздражаться. Теперь, когда он слышал музыку, он говорил: «Слава Богу!» И постепенно он перестал обращать внимание на этот шум. И жил с миром в душе. Потому что, когда мы перестаём воспринимать что-то как проблему, это перестаёт быть проблемой.
Лена думала: применяет ли в жизни кто-то совет старца о создании добрых помыслов?
И была очень рада, узнав, как оптинский схиигумен Гавриил (Виноградов) рассказывал о своём опыте. В первые годы возрождения Оптиной многочисленных паломниц и паломников устраивали на ночлег прямо в храме. Батюшка приходил одним из первых на полунощницу, и его смущал вид спящих прямо на клиросе людей. Он думал: «Куда только смотрит дежурный? Улеглись тут, смущают монахов».
И тогда он попытался включить в работу добрый помысел. И помысел этот говорил: «Люди так хотели приехать в Оптину. Может, издалёка ехали… Устали, бедные… Как хорошо, что у них есть возможность отдохнуть!»
И тогда батюшка не только избавился от смущающего помысла, но даже стал сочувствовать людям, которых энергично будил дежурный: «Бедные! Не выспались! Пусть бы ещё отдохнули!»
«Вот как много зависит от помысла», – думала Лена. И старалась придумывать добрые помыслы, когда возникало искушение осудить кого-либо. Или просто происходило что-то неприятное. И когда это получалось, то на душе было так радостно! Вот как вчера, например.
Лена проводила очередной отпуск в монастыре. Послушание у неё было в гостинице: погладить бельё, перестелить постели, помыть пол. Нетрудно. А людям польза. Приезжает много паломников, большинство на пару дней. Нужно всех встретить, приютить. Лене было приятно чувствовать себя полезной монастырю. Но были и искушения. А куда же без них! Святые отцы говорят, что, если дело обошлось без искушений, значит, и польза от него сомнительная.
Вчера паломник Саша, высокий здоровяк, зашёл в гостиницу прямо в грязных сапогах. Когда Лена увидела, как эти огромные грязные сапоги, примерно 45 размера, топают по свежевымытому полу, она не выдержала.
«Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» – с раздражением сказала она Саше. Он опешил, а потом развернулся, ехидно сказал: «Спасибо за ужин! Обойдусь без него!» – и вышел.
Лена почувствовала себя обиженной: «Она ещё и виновата!» Мысли быстро проносились в голове. «Но, с другой стороны, человек на самом деле останется без ужина. Почему он не разулся? Добрый помысел, где ты? Может, у него что-то случилось? А если он заболел?»
Лена выбежала на улицу, догнала Сашу: «Постой! Не обижайся! Ну? Не сердишься? Что-то случилось?»
Саша неохотно остановился. Потом, морщась, показал руку, наспех перетянутую грязной повязкой: «Вот. Руку сильно поранил».
Лена обработала ему рану, перевязала руку и отправила на ужин.
Представила, что было бы, если бы она не выбежала за ним на улицу. Вот он сидит где-нибудь на скамейке со своей рукой, перетянутой грязной повязкой. Голодный.
Вздохнула с облегчением: «Добрые помыслы, приходите ко мне всегда!»
На следующий день огромные Сашины сапоги во время обеда мирно стояли на крылечке. А рядом с ними в ряд обувь всех остальных, даже тех, кто обычно не снимал своих ботинок, отговариваясь тем, что они-де совершенно чистые.
Но сегодняшнее искушение в один ряд с Сашиными сапогами не поставишь. Какой тут может быть добрый помысел при таком безобразии!
Лену возмущало поведение одной из паломниц, Марины. С точки зрения Лены, Марину давно следовало из монастыря отправить. Гордячка. Ведёт себя очень невежливо. Марина не замечала Лену, не здоровалась. Ходила как сомнамбула. Если Лена пол мыла, то Марина обязательно ей мешала. То на ведро налетит, то на тряпку половую наступит. Послушания никакого не выполняет. Почему – непонятно.
По монастырским порядкам паломницы не должны заходить в комнаты к паломникам. А Марина, пользуясь тем, что паломник Андрей пока был в келье один, каждый вечер проводила у него. Отбой в одиннадцать, а Марина, кровать которой рядом с Леной, возвращалась гораздо позднее. Да ещё долго возилась, прежде чем лечь. Лена каждый раз просыпалась от шума. Раздражение накапливалось. Пожаловаться гостиничной? Но жаловаться Лена с детства не любила.
Укорить Марину? Да, пожалуй, пришло время сказать ей, что её ночная деятельность мешает отдыхать! А при встрече с людьми можно и поздороваться. Особенно, если койки рядом стоят. А не ходить задрав нос.
Лена пыталась придумать про Марину и Андрея добрый помысел. Она вспоминала старую притчу о трёх мужчинах, оказавшихся на окраине села ночью. Когда они увидели идущего в темноте путника, первый сказал: «Ха! К соседке отправился, у неё муж в отъезде!» Второй возразил: «Да нет, это явно воришка. Ищет, где что плохо лежит в темноте». А третий с радостью воскликнул: « Мне кажется, что этот человек вышел затемно, чтобы успеть на утреннюю службу в соседнем селе!» Вот такая притча. Каждый видит в другом недостатки или достоинства, присущие ему самому.
Ещё Лена вспоминала понравившийся ей рассказ о пчёлке и мухе. У них спросили про окрестности. И муха сказала: «Вот там есть навозная куча. А недалёко за лесочком ещё одна куча навоза. Потом могу ещё показать яму с нечистотами». А пчёлка рассказала о прекрасных благоухающих цветах, которые растут на лугах и поле.
Но как Лена ни пыталась придумать добрый помысел, вспоминая прочитанные притчи, у неё ничего не получалось.
И вот сегодня она мыла пол и не заметила, как Марина проходила мимо. А Марина запнулась о ведро и, вскрикнув, упала. На её голос из кельи выбежал Андрей, помог Марине встать и грубо крикнул Лене: «Людям пройти негде, не умеешь прибираться – не берись!»
Лене стало очень обидно. Вот и плакала она из-за этой обиды. «Фабрика добрых помыслов! Да если бы ты, отче Паисий, жил не на Афоне, а среди этих грубиянов, пожалуй, и про добрые помыслы бы забыл! Вот какой здесь может быть добрый помысел?»
Потом, немного успокоившись, попросила старца: «Батюшка, отец Паисий, помоги мне в этом искушении!»
Вечером Лена приготовилась сказать Марине всё, что она думает о её поведении. Пока мысленно прокручивала слова в голове, её позвала гостиничная Татьяна:
– Лена, пожалуйста, посиди за меня полчаса на вахте. Мне срочно нужно к духовнику. Если кто-то из паломников приедет, то запиши их данные вот в этот журнал.
Она протянула Лене журнал регистрации паломников. Лена присела за столик. На вахте уютно. Иконы в уголке. Книги духовные на полочке. Журнал регистрации – толстый.
За дверью послышались незнакомые голоса. «Вот и новые паломники приехали. Сейчас мне нужно будет их записать». Лена открыла журнал. Голоса удалились. Никто не зашёл в гостиницу. Лена нашла в журнале свои данные. А рядом запись о Марине. Чуть ниже – келья № 7, данные Андрея.
Да у них фамилии одинаковые! Неужели муж и жена? А она, Лена, помыслы плохие о них принимала... Лене стало стыдно. Как муха, которая только кучи навоза видит вокруг…
Да у них и отчества одинаковые! А по возрасту Марина на 12 лет старше… Брат с сестрой!
К окошечку вахты подошёл Андрей. Он выглядел смущённым.
– Лена, я хочу извиниться перед тобой. Я испугался за сестру, понимаешь?
– Андрей, прости меня тоже, пожалуйста! Я сама испугалась, когда Марина упала!
– Она видит плохо. В аварию попали с мужем. Давно уже. Муж насмерть. А у неё после травмы головы зрение сильно упало. Очки не помогают. Она научилась самостоятельно передвигаться, но бывают и проблемы. Как сегодня с твоим ведром. Я уж ей говорю: не ходи никуда без меня! А она не хочет мне в тягость быть. А какая тягость-то? Мы в детстве рано без родителей остались, она мне маму заменила. Представляешь? Я маленький был, мамусей её звал. Разве я теперь её брошу?! Вот помолимся в монастыре, повезу её на операцию. Акафист читаем Святому Целителю Пантелеимону. Батюшка говорил, ночью надо молиться. Ночная молитва к Богу доходнее. Потому что это жертва. Только я всё равно боюсь операции. Как думаешь, акафист поможет, чтобы операция удачно прошла?
Лена ответила не сразу. Она изо всех сил постаралась скрыть дрожь в голосе. И не заплакать. Глубоко вздохнула и сказала:
– Конечно, поможет! Не сомневайся! Хочешь, я буду за Марину записки подавать о здравии, когда на операцию поедете? Ты не думай о плохом. Принимай только добрые помыслы! Пусть у тебя перед операцией в голове работает маленькая фабрика добрых помыслов! Так старец Паисий Афонский советует. Читал его книги?
Андрей улыбнулся:
– Не читал. Надо почитать будет. Какие слова хорошие! Фабрика добрых помыслов..
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7028
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 19.06.09 17:48. Заголовок: Про малявок. Записки..
Отправлено: 21.06.09 17:28. Заголовок: леди пишет: Если хо..
леди пишет:
цитата:
Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё оптинские старцы говорили, что кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их.
Как хорошо сказано
bahorka
Мерлезонская лань
Пост N: 553
Откуда: Брянск.
Отправлено: 23.06.09 08:45. Заголовок: Леди, можно на друго..
Меня крестили в 1971 году в храме г. Тобольска, посвященном семи отрокам Эфесским. Похоже, в России нет больше храмов, посвященных этим удивительным уснувшим отрокам. Креститься привела моя бабушка. Отец, партийный человек, был очень против этого. Крестили меня 21 августа, как раз в день моего святого – Святителя Мирона, Епископа Критского. Батюшка так и сказал:
– Что это за имя дурацкое – Мирослав? Таких святых нет, и не может быть. Будет он называться Мироном. Тем более что сегодня как раз именины всех Миронов.
Уже на крещении я проявил свой ужасный характер. Когда всех детей повели со свечами вокруг аналоя, поя: «Елицы во Христа крестистеся…», я, будучи самым маленьким (4 года), оторвался от всех и пошел в противоположную строну. Батюшка поймал меня и толкал впереди себя, как трактор. За это он сказал мне:
– Раз ты такой непослушный, я тебя Богу не пойду посвящать.
И не повел. Мальчиков увел в алтарь, а меня – нет. Так я и остался непосвященным Богу.
О святителе Мироне мы знаем немного, всего пару анекдотов из времен гонения императора Декия.
Св. Мирону досталась каменистая земля острова Крита, которую он возделывал много лет. В конце концов, он так-таки превратил ее в цветущий сад, приглашая трудиться и питаться от плодов ее всех бедных христиан острова. Он уже был стариком, когда произошло знаменательное событие. К нему на гумно пролезли воры. Воры – люди лихие, но слабые, потому что не занимаются ежедневным трудом. Так вот, Мирон застал их на гумне, когда они пытались взвалить мешки с зерном себе на плечи и не могли. По тем временам юриспруденция была проста: застал вора на месте преступления – смерть ему. Ему достаточно было крикнуть своим работникам, чтоб они сбежались, но он подошел и обратился к ворам:
– Могу ли я помочь вам?
Воры огляделись, они никак не ожидали увидеть кого-то, но этот старичок показался им таким наивным, что они согласились на то, чтобы он своими сильными и натруженными руками набросил на их плечи по мешку с зерном, да еще и взялся их вывести из поместья. И вот он повел их. Они идут и вдруг слышат, как с Мироном здороваются работники. Воры начинают понимать, что старичок этот – хозяин усадьбы. И что ему достаточно крикнуть работникам, вооруженным мотыгами, косами и топорами, чтобы те бросились и убили их. И вот они идут своим крестным путем, потому что они – между окриком хозяина с мгновенной смертью и той ситуацией, что из-под мешка с зерном просто так не выскочишь и не побежишь. Обливаясь смертным потом, они прошли с ним до ворот. Там он выпустил их с мешками и сказал:
– Я вижу, вы – люди лихие, воры, но сегодня вы почувствовали вкус смерти. Идите и больше не воруйте.
Говорят, что вкус смерти отбил у них охоту еще воровать. А св. Мирон стал епископом острова Крита. Один мой знакомый монах после пострижения долго не мог отвыкнуть от мира и своего ноутбука. Все ночи напролет он просиживал в интернетных чатах и живжурнале. Чувствуя свою зависимость, он попросился из солидного городского монастыря в небольшой деревенский скит, который промышлял пасекой и ловлей рыбы на озере. Но и здесь интернет вползал в ноутбук через его мобильник. Видя, как он, не выспавшийся после очередной интренет-ночи, сонно перебирает сети, старый монах пожалел его и сказал:
– Зря ты смотришь в свой компьютер по ночам. Он сжигает твои глаза. Смотри вон на ту яркую звезду, и она восстановит тебе и глаза, и ум.
Инок взглянул в молодое утреннее небо и увидал звезду. Так странно было ее видеть не ночью. На следующий вечер он выбрался на поляну и стал смотреть за звездою. Она сияла ярко и единственная на небосклоне, казалось, не двигалась. Инок смотрел на звезду, вспоминал, когда и как все это началось. Свою первую исповедь и первое причастие, свои первые молитвы и первые радости от церковной жизни. В этот вечер он только отправлял почту, а на следующий день забыл уже и это сделать. Сидя на крыше своего домика, он смотрел на свою звезду, в него вливалась красота и тишина ночная, он тихонько молился, и миром наполнялось его сердце. Через полгода в его домик пришел вор. Это был наркоман из соседнего поселка, который подумал, что у монахов должно быть много денег и золотой утвари. Он долго рылся в домике молодого инока, но так ничего не нашел. Когда монах застал его, он зарычал злобно и хотел, было, кинуться на него. Но монах сразу понял, что к чему и, порывшись у порога, протянул оторопевшему вору свой ноутбук:
– Вот возьми, здесь больше ничего нет.
Когда вор ушел, монах залез на крышу и посмотрел на небо. И вздохнул:
– Я отдал ему то, что и мне самому не нужно. Вот если бы я смог подарить ему мою звезду.
Когда я сам работал сторожем, ко мне на объект пробрался вор. Он хотел поворовать колеса от легковых машин. Я подобрался к нему сзади и приставил свою берданку прямо к голове, он поднял руки и повлекся за мной в сторожку. По дороге он бурчал, что только что освободился из тюрьмы, что он голодный, что у него нет денег. Я накормил его тушеной картошкой, в дорогу налил ему полстакана водки, дал хлеба и сало, а потом отпустил. Он взял еду, посмотрел на меня с обидой и сказал:
– Ты меня по всем понятиям обидеть хочешь? Ты меня поймал, ты меня должен ментам сдать. А ты мне хлеба дал, выпить налил. Презираешь меня? Считаешь меня ничтожеством?
Я вытолкнул его за ворота, и вместе с ним все старые времена, когда от воровства вразумлялись либо воры, либо ограбленные. Теперь между ними никакой разницы нет.
Ольга: «На этот раз моё послушание – в хлебном киоске»
Уже семь лет я провожу свой отпуск в паломнических поездках. Люблю ездить одна. Не зависеть от группы, от экскурсовода, от намеченного плана и графика. Не просто побыть пару дней в святом месте наскоком, второпях, а пожить там, потрудиться во славу Божию, почувствовать себя почти своим в святой обители, увидеть её жизнь изнутри….
И вот я в Оптиной. Любимая моя Оптина!
В каждом святом месте своя благодать. Приехав, услышала такой диалог двух паломниц. «Я только что от святого Александра Свирского». – «Да что вы?! И в Оптину? Ну и как вам Оптина?» – «Знаете, в обители Александра Свирского более строгая атмосфера. А здесь как-то мягко, как дома. Что-то тёплое, родное. Может, это из-за природы?»
Я живу в Оптиной уже месяц. На этот раз моё послушание – в хлебном киоске. Хлеб монастырский, бездрожжевой, на хмелю. Вкусный! А уж про пирожки и говорить нечего – объедение. С творогом, с рыбой, с грибами, с картошкой, с изюмом, с повидлом, с курагой. Глаза разбегаются – какой пирожок попробовать? Плюшки с сахаром и маком! Только успеваю подавать покупателям пакетики с пирожками. И наливать чай.
Сначала послушание кажется игрой. Вспоминаю детство. Во дворе под кустами сирени строим магазин. Игра захватывает всех. Рыжий Вовка приносит кирпич и доску. Это весы. Собираем листья лопуха – это овощи в нашем магазине. Когда магазин полностью обустраивается и совершается пара покупок, игра заканчивается. Весь интерес заключался в создании магазина. А процесс покупки лопухов, разноцветных стёклышек и другого «товара» уже не так привлекателен.
Теперь я могу поработать в настоящем монастырском киоске. Справа – стены и блестящие золотые купола Оптиной. Виден ангел с трубой на одной из башенок, собирающий верных под крылья обители. А если встать на крылечко киоска, то видны луг, жёлтая дорога, убегающая вдаль, сочная июньская зелёнь. Воздух густой и тёплый – солнце любовно и мягко согревает Оптинскую землю. Голубое лёгкое небо с белыми невесомыми тучками. Несколько домиков с огородами, прилепившиеся к монастырю. Щебечут птицы, петух важно кукарекает. Смотришь вдаль, и сердце замедляет своё биение, мир и покой царят на душе.
Рядом с киоском – важные галки, бестолковые голуби, шустрые воробьи, ждущие от меня вкусных крошек. Самый крохотный и смелый воробышек дважды влетает через окошко ко мне в киоск и расхаживает по прилавку. Приходит важный рыжий кот и требует внимания. Кормлю его, и он, насытившись, укладывается на пороге, там, куда падают солнечные лучи. Греется на солнышке и мурлычет.
Уходя на обед в трапезную, забываю кота в киоске, не заметив, что он в тенёчек перешёл, за табуретку. Возвращаюсь назад, Миша – о нём речь ещё впереди – кричит: «Иди скорей, у тебя там кот торгует пирожками!» Я пугаюсь: «Батюшки, кошмар-то какой! Неужели проказник залез в пирожки? Ну всё, конец моему послушанию!»
Нет, рыжий и близко к ящикам с пирожками не подошёл, не обманул доверия. Видно сквозь окошко палатки, как он важно сидит на моём табурете, голова на уровне стола, рядом с калькулятором. На подошедших паломников-покупателей смотрит серьёзно и спокойно: дескать, всё в порядке, ждите, сейчас вы получите свои пирожки.
С утра послушание кажется лёгким и весёлым. Но к концу дня ноги болят, в голове гудит, соображаю плохо. И считаю уже медленно. Скоро нужно уносить столы и стулья, а послушника, который этим занимается, не видно. И тут на помощь приходит Миша.
Про Мишу, который не знает о кризисе
Миша достался мне по наследству от предыдущей послушницы монастырского киоска. Начинаю работу и вижу, что неподалёку подолгу сидит мужчина лет 45. Одет он худо, небрит, на голове лыжная шапочка, на ногах тапочки. А глаза добрые и ясные, как у ребёнка.
Миша помогал тем, кто нёс послушание в монастырском киоске, когда нужны были мужские руки: воды в бочку натаскать для чая, расставить столы и стулья утром, а также собрать их вечером или в случае дождя. Протереть столы и убрать одноразовую посуду, забытую покупателями-паломниками…
Вообще-то, принести воды и расставить столы и стулья должен брат на послушании, который привозит хлеб и пирожки на тележке и увозит пустые ящики. Но он очень загружен работой, и не всегда его можно дождаться. А Миша тут как тут.
В выходные, когда народу в обители много, желающих попить чая с монастырскими пирожками столько, что я порой остаюсь без обеда. Выйти на улицу и прибраться некогда. А тут Миша:
– Водички принести, а?
– Давай тряпку, там детишки чай пролили, надо стол вытереть, во!
Миша сейчас нигде не работает. Решил отдохнуть летом. А осенью собирается опять устраиваться на работу. У Миши – летние каникулы.
Знающие его люди говорят, что он всю жизнь работал грузчиком. А этой зимой – на мойке автобусов. Говорят, что он не пьёт. Очень кроткий человек. Но умственное развитие у Миши как у ребёнка.
Он говорит про себя:
– Я, это, не очень умный. Живу, во!
– Миша, как ты учился?
Смущённо улыбаясь, показывает один палец, а затем два пальца:
– Колы да двойки! Во! Восемь классов закончил!
– Миша, ты почему с работы ушёл?
– Автобусы мыл! Зимой! Во! А ты попробуй зимой холодной водой автобусы мыть!
У Оптиной иногда стоят нищие, просят милостыню. Миша денег не просит.
– Миша, ты на что живёшь? Ты не просишь милостыню?
– Не! Я машины мою. Мне за это дают денежку. А иногда ничего не дают. Смеются.
Сегодня Мише за работу дали сто рублей. Миша счастлив. Он гордо показывает мне сторублёвую бумажку: «Деньги!» Сидит за столом. Время от времени достаёт сто рублей, разглаживает, рассматривает, снова бережно кладёт в карман.
К киоску подходит, по-детски улыбаясь, блаженненькая Мария, она уже пожилая. На плакате, висящем на груди, написано: «Помогите сироте Марии на лекарства».
Миша суетится, подбегает ко мне:
– Во! Марии дай чаю! И пирожков! Это… С картошкой. И булочку с маком! Во! Я заплачу! У меня есть деньги!
И Миша радостно протягивает свою драгоценность – сторублёвую бумажку. Миша покупает Марии то, что любит сам, ведёт старушку, усаживает и радостно угощает. Он счастлив. У него есть деньги, и он может потратить их на нуждающегося человека.
Миша радуется простым вещам – солнцу и дождю. Чаю и булочке. Воробышку, клюющему крошки с его ладони. Рыжему коту за калькулятором. Возможности помочь людям. У Миши нет кризиса. Он не читает газет и не знает о нём.
– Миша, у тебя родители живы?
– Не! – Миша отвечает коротко и отходит.
Сидит за столом, думает, видимо, о грустном, затем подходит:
– Алёнушка! А я свою мамочку знаешь где похоронил? На новом кладбище! У меня мамочка очень хорошая была. Она меня строго держала – во! И любила! А теперь я один совсем. Плохо, Алёнушка, одному.
– Ну, ничего, Мишенька! Да и не один ты! Ты же со мной!
– Да, я с тобой! Я тебе помогаю, да?!
Мишу угостили конфетами. Он приносит их мне:
– Алёнушка, сестрёнка, конфеты, во!
Ему приятно поделиться своей радостью.
У Миши есть мечта.
– Алёнушка, а знаешь, хочу я свой домишко! У меня там банька будет, во! Хочу завести два поросёнка, барашка, гусей. Хорошо!
К киоску подходит милиционер:
– Миша! Мишка! Ты чо не бреешься? Ты у нас этот, как ево, комильфо! Дон Жуан!
И обращаясь ко мне:
– Он вам не мешает?
Миша смущён словом «комильфо». Я вижу, что он очень деликатен. При всей простоте Миша тонкостью чувств мог бы соперничать с самым образованным человеком. Миша краснеет и пытается улыбаться милиционеру, и я чувствую, как ему неудобно за грубые шутки. Душа у него детская и чистая.
Сегодня у Миши сплошные искушения. После милиционера к киоску на дорогой иномарке приехал холёный мужчина. Купил, долго выбирая, пирожок с рыбой и кофе. А потом подошёл к сидящему за столом Мише и, присаживаясь, бросил ему: «Пшёл вон отсюда! Развелись тут, бомжи несчастные!»
Миша покраснел и встал. Бросил взгляд в мою сторону и кротко отошёл от киоска. Сел на бордюр рядом с колонкой. Сидит. Голову опустил.
Мужчина из иномарки подходит ко мне второй раз: «Налейте, пожалуйста, ещё кофе».
Я глубоко вздыхаю. Мысленно прощаюсь с полюбившимся мне послушанием и отвечаю: «Простите, но я не могу налить вам кофе, пока вы не извинитесь перед моим братом, которого вы только что обидели».
Мужчина поражён:
– Перед вашим братом?!
– Да, Миша – мой брат. И ваш брат. Он очень расстроен. Утешьте его.
Я смотрю в глаза мужчине. Добавляю мягкости в голосе:
– Пожалуйста!
Выражение лица мужчины меняется. Как будто встретившись взглядом со мной, он понимает меня и чувствует мою нежность к Мише.
Мужчина идёт к Мише, что-то говорит ему, хлопает по плечу. Они возвращаются вместе, и Мишу даже угощают кофе, хотя он деликатно отказывается. Мир восстановлен.
Мужчина садится в иномарку, вид у него весёлый. Он машет нам рукой и кричит: «Привет Оптиной!»
Мишин день кончается благополучно.
Кому-то Бог даёт ум, кому-то богатство, кому-то красоту. А Мише – кроткий нрав и доброе сердце.
У киоска снуют Божьи пташки. Те самые, которые не сеют и не пашут. А Господь их кормит. Всем посылает милосердный Господь на потребу. По словам псалмопевца Давида, Господь, «насытишася сынов, и оставиша останки младенцем своим!» И крох этих хватит рабу Божьему Мише…
История про бурю
С утра погода хорошая. Желающих отведать монастырских пирожков, как всегда, много. Есть уже постоянные покупатели – знакомые лица – солидные, благочестивые, внушающие доверие, располагающие к себе. Например, важный охотовед, по совместительству казачий атаман. Или строгий высокий послушник в подряснике.
Второй день пьёт чай в одно и то же время (видимо, после Акафиста) молодой и весёлый паломник Саша. Солидности у него, конечно, никакой, молод слишком. Я стараюсь не обращать внимания на его улыбку. Некогда мне тут улыбаться, у меня послушание серьёзное! На попытку завести разговор не отвечаю. Вот с казачьим атаманом или строгим высоким послушником я, может быть, и пообщалась, сразу видно, что люди серьёзные!
К обеду погода резко портится. Падают редкие капли дождя. У киоска два человека – пожилая женщина и юноша. Женщина прячется под козырёк палатки, а юноша независимо продолжает пить чай под моросящим дождиком.
Внезапно сила дождя нарастает, слышится гул и гудение в воздухе, и вот дождь пошёл сплошной стеной. Юноша присоединяется к паломнице под козырьком. И тут начинается что-то ужасное. Гудение усиливается, это уже не дождь, а тропический ливень! Поднимается шквал. На Оптину опускается тьма. Ветер неистовствует. Я открываю дверь, и двое паломников заскакивают в палатку.
И вовремя – мои зелёные стулья и столы уносит одним порывом. В окно палатки бьёт ливень, вода поднимается по щиколотку. Мы стоим в воде и с ужасом чувствуем, как раскачивается палатка под ударами шквального ветра.
Козырёк киоска встал как парус. Ещё мгновение – и палатку перевернёт и унесёт. Вспоминаю любимую детскую сказку про волшебника Изумрудного города, как ураган унёс домик Элли, её саму и пёсика Тотошку в далёкую волшебную страну.
Воспоминания прерываются, потому что киоск начинает переворачиваться, и мы вцепляемся в прилавок. Я начинаю вслух читать молитву святителю Николаю Чудотворцу: «Проповедует весь мир тебе, преблаженне Николае, скорого в бедах заступника…» Раздаётся – крак! Это отломился козырёк и лёг на палатку плашмя. Парус исчезает, и наше убежище встаёт на место. Через пять минут страшная буря заканчивается.
Пережитый испуг так сплотил нас, что мои подопечные не уходят. Мы начинаем глупо смеяться. Стоим все мокрые, потому что ливень проникал сквозь окна, по щиколотку в воде – и смеёмся.
Затем женщина и юноша, не сговариваясь, просят тряпки и начинают собирать воду в ведро. Они не уходят, пока не приводят палатку в порядок. Прощаемся. А у меня руки всё ещё дрожат.
«Святителю отче Николае, моли Бога о нас!»
Буря, как я позднее узнала, сломала много деревьев. Одна сосна упала на машину, и автомобиль раздавило. Снесло крышу на подсобном хозяйстве. Кто-то покалечился и получил переломы.
Выхожу из киоска. Вижу знакомые лица: солидный охотовед и строгий высокий послушник ходят по лугу около киоска. Интересно, что они там ищут?
Возвращаюсь в киоск. Батюшки, крупные купюры в коробочке как стояли, так и стоят в надёжном месте, а вот десятирублёвые бумажки, которые просто так на столе лежали, пропали. Наверное, ветром унесло, когда я дверь открывала паломникам! Ну вот тебе и недостача!
В дверь заглядывает молодой весёлый паломник Саша: «Оля, у вас ничего не пропало? У киоска несколько десяток лежит, не ваши?» И он протягивает мне мокрые купюры.
– Мои, Саша, мои, ещё где-то должны быть, их много было.
Саша, ни слова не говоря, идёт на луг, который начинается за киоском. Охотовед и послушник ретируются, и Саша около часа методично обходит всю поляну за киоском по мокрой траве. Он приносит мне почти все мои десятки, которые я высушиваю и благополучно сдаю. Затем собирает столы и стулья и возвращает их на место.
А я ещё раз убеждаюсь в справедливости поговорки про пуд соли и про то, что внешний вид обманчив.
Про Сашу и его сокровища
Саша замёрз. Рабочий день закончился, и мы можем спокойно выпить чаю. Наливаю Саше полную кружку горячего чая, он пьёт небольшими глотками и рассказывает о себе.
Раньше Саша работал мотористом на корабле. Несмотря на свою молодость, успел побывать в 24 странах мира. Саша любил весёлые и шумные компании. Мог много «принять на грудь». С одним выпьет, тот уснёт, а Саша к другому другу отправится – ему хочется общаться. Много было у него приятелей, многих он угощал. Хорошо зарабатывал, но так же быстро тратил.
И вот как-то перестал он видеть в этой весёлой жизни смысл. Чего-то Саше стало не хватать. Плачет душа, ищет чего-то, а чего – сама не знает.
Один раз Саша ушёл из пьяной компании, потому что на душе стало очень плохо. И так бессмысленно всё показалось, что он отправился в храм. Приходит пьяный Саша в пустой храм, подходит к свечной лавке и начинает требовать священника:
– А где у вас тут поп – толоконный лоб?
– Не поп, а батюшка.
– Хорошо, мать, батюшка так батюшка. Подай мне сюда батюшку! Плохо мне, мать, очень плохо. Помоги.
В свечной лавке оказалась по-настоящему верующая женщина. Она не вызвала милицию, а строго сказала Саше:
– Батюшки сейчас нет. Служба давно закончилась. Вот тебе молитва Ангелу-хранителю. Это он тебя от пьяной компании оторвал и сюда привёл. Вставай вот сюда к иконам и читай вслух молитву!
И Саша не стал спорить. Он сам не знает, как и почему, но беспрекословно опустился перед иконами на колени. Стоит и пытается читать молитву. А буквы разбегаются. Никак прочитать не может.
– Матушка, почитай мне!
Сестра из свечной лавки опустилась рядом с ним на колени, стала громко молиться. И заплакала. Так она молилась сквозь слёзы. А Саша плакал вместе с ней. Он слушал, плакал и шептал: «Господи, ведь Ты же есть! Помоги мне! Ангел мой хранитель, помоги мне!»
Когда они встали с колен, Саша почувствовал себя почти трезвым. Он вернулся домой.
И с этого дня всё в его жизни пошло по-другому. Исчезли пьяные компании. Саша поступил учиться в институт и поменял работу. Женился на верующей девушке. У них родился сыночек Ярослав. «Хорошее имя – Ярослав, – говорит Саша. – Когда маленький, можно звать Ярик или Ясик». У Ясика режутся первые зубки, и Саша каждый день звонит домой.
Он приехал в Оптину на девять дней. Ездит сюда уже семь лет подряд. Исповедуется, причащается, ходит на все службы и акафисты.
Саша оглядывается вокруг и бережно достаёт свои святыньки. Показывает их мне – это молитва-книжечка Ангелу-хранителю, старенькая, любовно обёрнутая в пакетик. Та самая, первая молитва, которую дала ему сестра из свечной лавки. Затем Саша показывает бумажную иконку святого Амвросия Оптинского, которую он приобрёл в свой первый приезд в Оптину, – она потёрта на сгибах, но также любовно обёрнута в полиэтиленовый пакетик. Эти иконочки Саша каждый раз прикладывает к мощам и хранит их в особом отделе бумажника.
Он бережно кладёт их обратно, при этом небрежно отодвигает крупные денежные купюры.
– Я эти иконочки всегда ношу с собой. Вот видишь, по карману будто невзначай похлопаю – здесь, со мной мои святыньки. Знаешь, деньги не боюсь потерять. Деньги что, их можно снова заработать. А вот иконочки – это да! Это мои сокровища!
Да, Сашенька! Где сокровища ваши, там и сердце ваше будет. Помоги тебе Господи!
С Сашей мы переписываемся по электронной почте. Вернувшись домой, он первым делом окрестил сыночка. Кто знает, возможно, в следующий раз я встречу в Оптиной всю его семью?
«Дай кровь и прими дух»
Трудный день, покупателей много. И вот, наконец, очередь иссякает. Паломники потянулись на службу под звон колоколов. Затишье. Выхожу и присаживаюсь на один из зелёных пластмассовых стульев у столика. Чай допивают последние покупатели: старенькая монахиня, мать Н., и молодая паломница с рюкзачком. Завязывается разговор. Паломница спрашивает у меня:
– А вы здесь работаете?
– Да, это моё послушание.
– Значит, вы послушница этого монастыря? Но ведь это монастырь мужской?!
– Быть послушником и просто выполнять послушание в монастыре – разные вещи, – отвечаю. – Просто потрудиться в монастыре на послушании может любой верующий человек. А быть послушником – это встать на путь, ведущий к постригу.
– Понятно. Это очень интересно. А ещё, может, вы мне объясните отличия между послушником, иноком и монахом?
Мой язык, ответивший в течение трудового дня на тысячу вопросов, отказывается повиноваться. И я с надеждой смотрю на старенькую монахиню. Мать Н. вздыхает и по смирению не может отказаться от ответа. Терпеливо и подробно объясняет молоденькой паломнице с рюкзачком различия между братией. А я слушаю и наслаждаюсь её спокойной неторопливой речью, восхищаюсь её молодыми и умными глазами, теплом и умиротворённостью, исходящими от неё.
– В монастырях свой рост. Сначала трудник, который работает и присматривается к обители и братии. А братия присматривается к нему. Если это взаимное знакомство будет успешным и человек захочет остаться в обители, он напишет заявление на имя наместника монастыря. И если нет препятствий в виде несовершеннолетних детей или инвалидов-родителей в миру, нуждающихся в помощи, то этому человеку могут разрешить остаться в обители. Он переходит в чин послушника и законного обитателя монастыря.
В Оптиной на начинающего послушника, хорошо себя зарекомендовавшего, могут надеть чёрный халат. И это уже радость – теперь он свой, Оптинский. Ну а когда на послушника одевают подрясник – это уже и радость и честь. И искушения. Старцы Оптинские предупреждали желающих пострига: «За мантию – скорбь, искушения». Почему так? «Дай кровь и прими дух»,– говорят святые отцы. Каждый дар стоит трудов.
Послушник, желающий монашеского жития, потрудившись в обители, может стать иноком. И принять иноческий постриг. Иноки ещё не дают невозвратных обетов. Но им уже меняют имя, они носят подрясник. Возвращение в мир для них можно сравнить с отказом обручённой невесты жениху накануне свадьбы.
Монахи дают невозвратные обеты. И перед Богом остаются монахами, даже если по какой-то причине покинут монастырь. У них новое имя и ангел-хранитель.
– Матушка, я слышала, что при постриге человек сильно меняется, это правда? – уточняет паломница.
Монахиня улыбается:
– Правда, деточка. При постриге тебе дают новое имя. И ты чувствуешь себя другим человеком. Меняются даже черты характера. Ты вся меняешься. Нет больше тебя прежней.
Когда я была молоденькой инокиней, я попала к известному старцу. Одета я была в мирское и скрывала своё иночество. Во время исповеди назвала своё мирское имя – Татиана. А когда старец накрыл меня епитрахилью, он громко прочитал разрешительную молитву и назвал моё имя – инокиня Амвросия. Удивлению моему не было предела, потому что никто в этом монастыре даже не заподозрил, что я инокиня. На мой удивлённый вопросительный взгляд старец строго сказал: «Перед Богом ты инокиня Амвросия, твои обеты записали ангелы».
– Матушка, а схимник?
– Схима – это великая честь. И великая ответственность. Есть такое известное сравнение: послушник для мира как легко заболевший человек. Инок – как тяжелобольной. Монах – для мира умер. Ну а схимника уже глубоко закопали. Схимника с миром связывает только молитва. И эта молитва может иметь огромную силу. Есть старцы, которые, раскинув руки на молитве, могут простереть молитвенный покров над целой страной.
Ещё интересное сравнение я слышала от своего духовного отца: идёт духовная брань, а монахи – духовные воины с силами зла. Так вот, послушники только наблюдают за битвой, иноки уже учатся владеть мечом, а монахи сражаются. Ну а схимники – самые опытные духовные воины… Ну вот и всё. Понятно рассказала?
– Спаси Господи, матушка. Вы очень понятно всё объяснили, – молоденькая паломница допивает уже остывший чай, о котором она, заслушавшись, забыла.
– Всё, доченьки, мне пора на службу. Помоги вам Господи!
Мать Н. медленно поднимается и уходит. А я долго смотрю ей вслед. Рабочий день закончился. Пора закрывать киоск.
О паломнице Анне и странной матушке
Утром иду на послушание и вижу у киоска свою давнюю знакомую – Анну. С ней мы когда-то познакомились в паломнической поездке в Псково-Печерский монастырь, подружились. И вот Аня приехала в Оптину. Зная, что я здесь, сразу же отправилась меня искать. А перед поисками вот решила попить чайку в монастырском киоске.
Аня обнимает меня и плачет.
– Что случилось, сестрёнка, милая?
Наливаю Ане чай. Усаживаю за столик. Сегодня понедельник. Паломников-покупателей с утра нет, и я могу выслушать Анин печальный рассказ.
«На православной выставке в Москве познакомилась я с монахиней, матушкой Е., обещающей помощь тем, кто попадёт на встречу с ней и удостоится её молитв. На выставке она принимала людей, так как имела дар прозорливости. Очередь мы заняли утром и попали к ней только в 6 вечера. Узнав, что я преподаю английский, матушка пригласила меня в монастырь в Калининград. Почему её заинтересовал именно английский язык, я не сразу поняла. Но при первой же возможности собрала вещи и поехала, поскольку серьёзно болею, а в той обители есть уникальный и необыкновенно целительный источник, называемый Иорданским.
Повезла туда с собой большой пакет записок с просьбами о молитвенной помощи и имена больных из онкологического центра. Матушка Е., по её словам, молится келейно за каждого по индивидуальной просьбе и обещает звонить по телефону, наставлять, что делать в каждом конкретном случае. Приехав в монастырь, я сразу попала в разряд “любимчиков”, и матушка сама повезла меня в скит. По дороге мы останавливались по делам – на подворье и так далее. По обстановке я стала понимать, что духовности здесь не ищут и основная задача – бизнес. Раскрылась и загадка с английским языком: сюда много иностранцев приезжает, которые могут стать спонсорами, и с ними нужно общаться.
Когда приехали в скит – я подумала, что попала в Кремлёвский Дворец, так всё красиво! Говорили мы много – матушка рассказывала, что ни архимандрит, ни Святейший Патриарх не “понимают” её дара старчества и поэтому послали в затвор. Вот так общались с ней и ели много деликатесов. Весь день. Вечером в скиту после ужина матушка благословила причаститься, несмотря на объедение.
Потом матушка рассказывала о своих дарах. О том, как монах на Новом Афоне возносился в воздух, а потом просил у неё благословения, как у святой. Как другой монах прожил в дупле 15 лет и просил, чтобы она его исповедала, благоговея перед её даром. Вспомнила, как однажды священник при исповеди матушки встал на колени и тоже просил, чтобы ОНА его исповедала.
Всё это поведала матушка со слезами на глазах. Потом мы мирно пили чай с бутербродами с сыром и желированными фруктами, ели деликатесы в немереных количествах. Окончательно меня добил тот факт, что позже на ночную сестринскую молитву, на которую меня привела одна монахиня, сама матушка не явилась – она уже отдыхала.
В домовом храме я случайно заметила стопку из тысяч записок (тех самых, келейных), которые, как оказалось, даже не матушка, как обещалось на выставке, а простые монахини, а может, такие же паломницы, как я, ИНОГДА читают. Мне стало плохо. Я сама привезла такие же записки от людей из онкологического центра, считающих ЧАСЫ!!! до операции и мучающихся от боли и метастазов. Эти записки для них были последней надеждой. Мне очень больно».
Вот такой рассказ я услышала. Утешаю Аню, отправляю в гостиницу. И недоумеваю об одном: каким образом подобные матушки, которым предписано быть в затворе, участвуют в православных выставках?
Об исполнении желаний
А вот совсем другая история, рассказанная посетительницей моего киоска паломницей Наташей:
«Я должна была ехать в Оптину с моей подругой Настей, но в последний момент, когда уже покупала билеты, её отец не отпустил, и я даже поплакала немного по этому поводу. А потом, уже в автобусе на Козельск, познакомились с соседкой. Выяснилось, что она тоже в Оптину едет и зовут её Настя! Словно бы Господь ободрил меня: одна я не останусь.
Когда приехали, нас поселили в гостинице, в комнате на первом этаже, где стоит огромная четырёхъярусная кровать. Первые три дня мне приходилось туговато – не могу рано просыпаться; если встаю в 5-6 утра, меня начинает тошнить и я прямо-таки болею, видимо из-за низкого давления. А там же в 5 утра свет включают, всех будят, – ну, вы знаете…
И вот, Господь Многомилостивый призрел на мои немощи. Правда, через искушение: на четвёртый день приходим мы с послушания, а постелей наших нет, кровати голые стоят, даже без матрасов – всё увезли в Козельск на дезинфекцию, так как у одной паломницы-странницы обнаружилась чесотка. И нас перевели в вагончик. Так классно! Одеяла новые, цветом похожие на лесной мох (мой любимый цвет), купешки маленькие, такие отдельные келейки, и никто в 5 утра не будит...
Дальше больше. Перед вечерней трапезой сидим с соседкой по купе Татьяной, она говорит: “Слушай, так шоколада хочется, просто помираю, да где ж его купить? Вокруг-то леса, до ближайшего магазина неизвестно сколько идти и куда”. Приходим на трапезу, а там стоят на столах ладейки-братины голубенькие, а в них тёртый молочный шоколад и ложки вокруг разложены. Татьяна просто рот разинула. “Откуда?” – спрашивает у Сергия-трапезника, а он ей: “Благотворители пожертвовали несколько мешков”.
Через несколько дней Танюша таким же образом пожелала мармелада. Приходим мы на трапезу, а в братинах-ладейках лежат на столах россыпи дынно-апельсинового мармелада! Как же Господь нас всех любит! Как слышит такие мелочи! Держит нас в Своей ладони.
И так всё время, словно Кто-то невидимый заботился… Надо было мне из Оптиной съездить домой. Села на междугородний автобус. Грустно так с обителью расставаться. Едем, автобус полон, и так получилось, что только рядом со мной оказалось свободное место – сосед по креслу опоздал на посадку. Проезжаем через Москву. Подумала: вот сейчас подберут пассажира мне в соседство – какого-нибудь пьяницу или сквернослова. Я ведь от мирских, нецерковных людей отвыкла в Оптиной. Сижу так, переживаю. И точно: автобус тормозит, входит мужчина, усаживается рядом. И, как думаете, кто это был?
Москва – город огромный, в автобус всякий может сесть. Но словно в утешение от расставания с Оптиной Господь послал мне в попутчики дьякона из нашего Ставропольского Александро-Невского храма. Причём домой он возвращался из Оптинского подворья в Москве! Дивны дела Твои, Господи!»
budur
постоянный участник
Пост N: 429
Откуда: Латвия, Рига
Отправлено: 20.08.09 23:36. Заголовок: Дочки На кровате у ..
Дочки
На кровате у окошка, Засидевшись,словно кошки, Закрутившись,как клубочки, Заболтались мои дочки.
«Дубовый листок оторвался от ветки родимой…» Странички из забытого блокнота.
Ольга Ларькина
Вот уже год тревожат душу эти истории – в чем-то очень схожие, хоть и приключились с совершенно непохожими людьми. И стараешься успокоить себя: а я-то что могла сделать? – и понимаешь: не просто же так они в одно и то же время стали мне известны, а вторая так и вовсе день за днем происходила у меня на глазах.
Рис. Г. Дудичева
Автобус тронулся и поплыл под лохматыми тучами низко нависшего неба, а я все смотрела ему вслед. В ушах стоял тихий, со старческой хрипотцой, голос случайной попутчицы:
– …И вот всех четверых я вырастила, подняла, всех выучила. Слава Богу, все у моих деток хорошо, сыновья женились, дочки замуж вышли, у всех свои дети, а мне внуки, я их и нянчила, пока маленькие были. Ну как подросли, тут уж ко мне редко ездят, так ведь у всех своих дел хватает. А я дом свой да хозяйство распродала, детям деньги раздала, а себе купила маленькую квартирку однокомнатную: много ли старухе надо? – зато как выходишь из двери, тут прямо и садик, и две грядочки. Только последнее-то время стало как-то не по себе, страшновато одной. Девятый ведь десяток, случись, слягу – никто кружки воды не подаст, лекарства не нальет. И приезжает ко мне дочка. Я ее как-то, наверное, больше других и любила. Умница, красивая такая, дом у ней не дом – игрушечка, все уж больно хорошо. Сын ее вырос, институт окончил.
И дочка-то мне говорит:
– Сыну пора жениться, семейную жизнь устраивать. Ты подпиши ему квартиру!
– А как же, говорю, конечно – чего же я, с собой, что ли, ее в землю возьму! Подпишу. Как помру, пусть переходит да живет в моей квартирке. А там, глядишь, и побольше купит, обменяется…
А она, знаешь, так недовольно:
– Ему сейчас надо, они уж заявление подали!
Я опять в толк не возьму:
– Ну дак чего ж, пусть приходят – я в кухоньке поживу, а они в комнате.
– Мама, да они же молодые, ты им мешать будешь! Ты квартиру им отдай, а сама уж придумай чего-нибудь.
А чего я придумаю?! Нешто в дом престарелых идти? Дак ведь там первым делом скажут: а где твое жилье, ты его государству отпиши! У кого-то угол снимать? На мою-то пенсию разве ж сымешь? Да и кому старуха нужна со всеми болячками, охами да вздохами! Нет уж, коли своим детям-внукам стала лишней, навряд ли у чужих найду приют.
Квартиру я, конечно, подписала внуку. Как же им с молоденькой женой – надо свой уголочек. Вот еду теперь к старшему сыну. Уж не знаю, чего и ждать. Сноха, небось, скажет: «Кому квартиру отдала, к тем и езжай!» А как мне крохотную квартирку на всех разделить?.. Я ведь все, что нажила, поделила как могла между всеми детями, больше мне отдать им нечего. Ну, может, и дозволят пожить у них хоть зиму. А там, даст Бог, и не заживусь на земле…
– Внимание, объявляется посадка на автобус…
– Мой, что ли?.. Ну прости, оставайся с Богом! – старушка поднялась, подхватила легонький узелок – все пожитки! – заторопилась к подкатившему на платформу большому автобусу. И через несколько минут уехала в не слишком далекий, но чужой город.
Холодный осенний ветер сорвал с одиноко стоящей у дороги кривой березки пригоршню пожухлых листьев, швырнул их на серый асфальт, в неглубокие лужи. И только один листок упал на подсохший бугорок и покатился по дороге, то цепляясь за хрупкие серые былинки, то ненадолго поднимаясь над кочками. Пока не затерялся в кучке таких же озябших на ветру желто-коричневых листьев…
Как я жалела потом, что не взяла у старушки адрес ее сына, да хоть имени ее не спросила, помолиться бы о ней всем миром – глядишь, и помог бы ей Господь, умягчил очерствевшие сердца ее близких.
А в душе все звучали, не умолкая, лермонтовские строки:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя…
* * *
Прошлое лето и всю осень до поздних ноябрьских холодов за окнами нашей квартиры жил однорукий бомж Володя – имя его я знала от своего покойного мужа, его тезки. Нет, это не был бомж в прямом смысле этого слова: имелась у него квартира где-то неподалеку от нашей пятиэтажки. Да только он, горький пьяница, очень уж мешал своей дочери с ее семьей. Вот и переселился в заросли невысоких кленов. Притащил с помойки пружинный матрас, застелил каким-то тряпьем… Вскоре у него появился даже настоящий ковер, дырявый и в грязных пятнах, но когда-то вполне приличный.
Каждое утро я с тревогой смотрела за окно: как-то там наш сосед? – и с облегчением видела, как он, простуженно кашляя, с трудом выбирается из-под вороха старых одеял. Иногда рядом с ним храпел и еще какой-нибудь безприютный бродяжка, с которым они до поздней ночи пили какой-то дешевый портвешок, – но вряд ли им обоим от этого было хоть сколько-нибудь теплее.
Время от времени коммунальщики разоряли Володино гнездо, оттаскивали в кучу старого хлама матрас. Володя с натужным кряхтением возвращал свою «мебель». Однажды всю мусорную кучу сожгли дотла, но упорный бомж приволок с другой помойки старое кресло. Теперь он неподвижно – берег тепло – сидел на кресле, закутавшись до подбородка в стеганое одеяло с лезущими из дыр клочьями истлевшего ватина, и молча смотрел не то на прохожих, не то – сквозь них. О чем он думал? – не знаю, не спрашивала. Как-то я принесла ему кружку горячего чая и блинков, и с этих пор Володя стал уважительно здороваться со мной, иной раз и спрашивал, сколько времени. Зачем-то оно ему было надо – знать, который час… А может быть, просто – хотелось услышать человеческий голос, встретить сочувственный взгляд?
Что же будет зимой! – переживали мы, глядя на вмерзшее в суглинок кресло с, казалось, вмерзшим в кучу тряпок Володей.
А потом исчезло и кресло. Исчез и однорукий Володя. И словно по серд-цу больно полоснула острая льдинка, отколовшаяся, когда тяжелое кресло протащили по замерзшей луже. Но через пару дней, пробегая к трамваю, я увидела однорукого у рынка – и успокоилась: слава Богу, жив! Видно, вернулся домой – как старый воробей забивается под крышу дома, в теплышко. И дочь, наверное, тоже измаявшаяся в переживаниях за отца, поворчала для порядку: «И кто тебя гнал, чего ты выдумал, непутевый! А если бы замерз?!» – да и позвала за стол, погреться горяченьким супчиком.
…Я иной раз вижу однорукого Володю у нашего подъезда, и в душе просыпается забытый холодок: а ведь скоро, скоро опять – осень! Неужто опять он будет мокнуть под неутихающим дождем, мерзнуть в ноябрьскую стужу?..
* * *
Совсем недавно в одном тихом монастыре я познакомилась с пожилой трудницей, приехавшей на несколько деньков откуда-то из-за Урала. Она уже с неделю хозяйничала на монастырской кухне, а я стала помогать ей. Не было и времени-то для разговоров, но как-то Л. вдруг приоткрыла душу:
– Я когда была молодой, не любила свекровь. Приедет она к нам, а я вся изведусь: скорей бы уехала! Мешала она мне, а потерпеть… – этому нас не учили. Без веры жили, без креста. И тут так получилось, что из-за какого-то бумажного крючкотворства на старости лет осталась она без жилья. Приехала к нам с этой бедой. Так я – нет чтобы утешить, пригреть ее, – постаралась скорее спровадить к другим детям. И она то к тем поедет, поживет, то к другим. Мне бы позвать ее: «Мам, ты живи у нас!..» – что, не нашли бы ей места? Но мне и в душе-то не кольнуло, куда она пойдет. Недолго ведь она и прожила. А вот теперь и вспоминается мне тогдашняя черствость. Сын мой женился, да такую жену взял, что меня от одного ее вида с души воротит. Ну а я терплю. Потому что это его жена, он ее выбрал. Но теперь уже сноха тихой сапой меня из дома выживает. Меня ей на дух не надо, не нужна. И я учусь потихоньку молиться, учусь терпеть. Уезжаю из дому то по святым местам, то вот в монастырь приехала. Может, и все по-другому было бы, если бы сама я когда-то пожалела свекровь. Она для меня сына вырастила, мужа моего любимого, а я… Много теперь надо мне молиться да просить у покойной свекрови прощения.
Так ведь, подумала я, слушая Л., и дочери той незнакомой старушки с автовокзала тоже когда-нибудь отольются слезы ее брошенной мамы! И решила написать об этом: а вдруг да какими-то нечаемыми, только Богу известными путями дойдет до нее эта «страничка» – и напомнит о старенькой маме-скиталице…
А вдруг да еще не поздно отыскать старушку и утешить, и приютить, насколько уж Бог даст ей жизни.
Вдруг да дочь однорукого бомжа скажет отцу ласково, но твердо: «Никуда ты, папа, не пойдешь – не смей даже думать! Есть у тебя квартира, здесь и живи».
А вдруг да кто-то еще, кого я и не знаю, опомнится – и не возьмет греха на душу, не откажет в приюте старой своей свекрови, маме или отцу…
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 27
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
