Лет до шестнадцати я искренне полагала, что до меня на свете никто не жил, не чувствовал, не размышлял. Когда же одна из бабушек начала рассказывать истории о себе, своей матери, других бабушках и прабабушках, я впервые почувствовала себя частью большого целого и вдруг поняла, что значит семья и род. И мучительное открытие подросткового возраста «человек — одинок!» сменилось на благодарное сознание того, что родные, которых я никогда даже не видела, молятся за меня — там, в Вечности.
Бабушка Варя
Бабушку Варю в деревне прозвали «прокурором» за недюжинную практичность и находчивость. Она «все ходы и выходы знала». Муж ей достался тихий и смирный, непьющий, и она властвовала в семье безраздельно. Но прежде достижения командного поста много лет жила под началом у свекрови. И часто потом о ней вспоминала и рассказывала.
Мужа бабушки Вари, дедушку Василия, воспитывали не родные родители, а бездетные дядя с тетей. Бездетными они стали, потеряв ребенка. Тяжело переживали потерю. Ходили на богомолье в Киев пешком. Стали «понедельничать» — поститься в понедельник, помимо положенных среды и пятницы, много молились. А потом попросили себе смирного ребеночка у родного многодетного брата и воспитали его как сына.
Вот в эту семью и попала молоденькая бабушка Варя. И пришлось привыкать ей к ворчливой свекрови. Просит Варя: «Мамаша, дай мыльца постирать». А свекровь с печки бросает мыло в корыто, так, что Варю всю обрызгает: «На, не напасешься на тебя!». Спустя какое-то время: «Мамаша, бараночкю дай ребеночкю пососать». (В деревне говорили «ребеночкя, молочкя»). Летит с печки баранка: «На, Катучиха, пропасть тебе пропастью!».
А Варя как ни в чем не бывало и дальше ласково обращается к свекрови, а та, растаяв от ласки, признается: «Вот, Варя-душкя, за что я тебя любю: что ты быстро ко мне оборачиваешься!». И, несмотря на свою сварливость, души в Варе не чаяла.
Из девяти детей бабушки Вари ни один не умер в младенчестве — вещь неслыханная. Когда же пришлось ей хоронить восемнадцатилетнего сына, она ни слезинки не проронила: «Мне грех плакать, у меня Господь младенцев не забирал».
Когда пришли раскулачивать и высылать семью, побежала в Рязань, нашла нужного человека и напала на него: «Говорите, кулаки мы. А почему нас так называют, знаешь? Эх, ты! Это потому, что мы спим на кулаках. Нам спать на подушке некогда, у нас семья — девять человек детей, они с шести лет работают». Убедила! Отстояла дом и семью.
Часто приходили к ней советоваться. Если же спрашивали о чем ее мужа, кричала ему: «Молчи Вася, говори: я ничего не знаю». Он так и делал.
Бабушка Варя все время поучала дочерей, готовила к семейной жизни. Любое поучение начиналось словами «И-и, девки»: «И-и, девки! Мужик — что крест на глАве, а баба — что труба на бане». «Не смотрите, кто лучше живет, смотрите, кто хуже». «Найдешь — не радуйся, и потеряешь — не плачь». Никогда не унывала и утешала людей: «Господь нами правит, а не мужик богатый».
Как-то раз зашла бабушка к знакомым, а те пасмурные. Хозяйка поделилась своим горем: сын, военный, в долгой отлучке, а невестка родила в его отсутствие от другого. Теперь людям на глаза показаться стыдно. Бабушка ее утешила: «И-и, милая, это разве горе? Баба рОдила — это не горе. Вот если б мужик рОдил бы — вот было бы горе!» Сказала — и словно груз с хозяйки свалился, а то невестку видеть не могла. А сын так с войны и не вернулся, и они этим ребеночком утешались.
Бабушка Варя не раз рассказывала близким, как хотела бы умереть: «Чтобы перед смертью поболеть, жизнь свою вспомнить, прощения попросить. Но чтобы недолго болеть, недельки две бы. И чтобы солнышко было и дождичек».
Так и было: поболела недолго и мирно скончалась. А когда гроб из церкви понесли, пошел грибной дождик, как сквозь сито. И выглянуло солнце.
Бабушка старенькая
Бабушка Клава — это просто бабушка. А ее маму зовут «бабушка старенькая». «Пойдем к бабушке старенькой, она пышки испекла». «Бабушка старенькая сейчас придет посидеть с тобой». До пяти-шести лет я и не подозревала, что у бабушки старенькой было имя, и несказанно удивилась, узнав, что ее зовут Анна.
«Ой, душкя ты моя! Ой, кто пришел!» — прохожу скорее на кухню: нет ли пышек? Еще нет, но сейчас будут. «Счяс я тебе пышкю испекю». Нет в семье человека, который бы не любил бабушкиных пышек.
Лет в тринадцать интересуюсь у бабушки старенькой:
— Бабушка, а ты красивая была?
— Ой, милкя, разве я помню?
А я-то вижу фотографию бабушки старенькой и дедушки Алеши: оба красивые, молодые.
— А тебя дедушка Алеша любил?
— Любил, душкя, любил. Хоть бы раз жабой обозвал!
Такое отсутствие романтики было мне непонятно. Позже узнала: бабушка осталась вдовой в тридцать два года. Дедушка погиб в первый же год войны, так и не увидев младшую дочь. Восемь детей было у бабушки, пятеро умерли, троих надо было растить одной. Мысль об устройстве личной жизни не могла даже в голову прийти ни ей, ни детям — личная жизнь кончилась с началом войны и смертью мужа. И не виделось в этом ничего особенного.
Бабушка старенькая была характера легкого. Веселость и шутка часто выручали ее. Захотелось как-то бабушке картошки жареной. А в семье мужа обычно картошку не жарили. Вот бабушка ест, сковородку заняла, а деверь ждет, пока она поест, хмурится недовольно. Бабушка сказала весело в свое оправдание: «Сейчас, сейчас. Картошка какая укладистая!». Все расхохотались.
В войну ходили бабы торф воровать: топить надо было чем-то. Вот поймали их сторожа, бьют лопатой. Бабушка голову закрыла и кричит: «Ой, родимай, не бей по голове, бей по заду!». Засмеялись сторожа и отпустили всех.
Все эти забавные истории узнала я уже от родных. А мне самой запомнился случай, когда бабушка вдруг встала рано утром и пошла накрывать рассаду. Только вернулась, как пошел сильный дождь. И долго потом говорила: «Это Матерь Божия меня разбудила, помогла рассаду сохранить». Надменным своим подростковым умом я не могла понять: неужели есть дело Матери Божией до таких пустяков, как рассада? Я не понимала, что человек, привыкший жить всегда в присутствии Божием, не сомневаясь, просил и о большом, и о малом. И получал по вере своей.
Так просто рассказывала она и о снах-вразумлениях, как о деле хотя и чудесном, но все же постоянно встречающемся. Бабушкина свекровь, будучи беременной, хотела пойти на аборт. Но увидела сон: идут женщины к какой-то страшной то ли яме, то ли землянке, несут в подолах детей и выбрасывают туда. И она тоже идет, но слышит голос: «Последний, а хочешь грешить!». Это действительно был последний ее ребенок.
Когда бабушка старенькая отходила от инсульта и лежала дома, на ее попечение оставили полуторагодовалого внука. Она целый день ему песни пела, сказки рассказывала и играла в воздушный шарик: рукой ему легонько толкает шарик, а он ей. Узнали соседи, что прабабушка дома нянчит внука, со всего дома детей притащили: бабушка, посиди, девать некуда. Она никому не отказала — не различала она своих и чужих, добра была ко всем без разбора. Когда умерла, внук рыдал на ее гробе: «Бабушка ты моя, бабушка! Кто меня, дурака, будет так любить, как ты? И утюгом я в тебя кидался, и обзывался — а ты все прощала!».
Слабое поколение
Когда-то, в студенческие годы, пришлось мне работать в женском коллективе. Все были, кроме меня, семейные. У всех высшее образование, по одному ребенку и приличный достаток. Мы все время что-то обсуждали. Частенько на повестке дня был вопрос: почему люди сейчас такие нервные, дерганые, впадающие в депрессию от всяких пустяков? Вон какие были женщины в русских селениях! Взять хотя бы собственных бабушек, а тем более — прабабушек. По десять детей рожали, младенцев теряли, мужей хоронили, работали непосильно, в семье мужа непросто приживались — и никаких нервных срывов. А тут из-за двойки или детской ссоры мы в полном нокауте и не знаем, как жить дальше. Что они, двужильные были? Или секрет какой знали? Что держало их, укрепляло и не давало падать духом? Или Кто?
Уже не спросить мне прабабушку об этом. А когда была жива она, хоть бы раз пришло в голову посоветоваться или просто поделиться, поговорить по душам. Пышки я ела, сказки слушала, но едва ли задумывалась о том, какую жизнь она прожила. Бесконечное топтание на кухне, желание сделать приятное и испечь вкусное воспринимались как должное, ворчание игнорировалось, а шептание вечерних молитв и посещение храма казалось такой же неотъемлемой частью, как платок на голове и вязание в руках.
Я дежурно сообщала об отметках в четверти, о здоровье мамы, папы и брата. Не знала, о чем еще говорить. А надо было не говорить, а слушать. Уверена, ее рассказы были бы не менее захватывающими, чем приключенческий роман, и полезней, чем консультация семейного психолога. Если бы могла тогда себе представить, какое сокровище опыта, страданий, человеческих взаимоотношений так и не будет открыто мною!
Мы уже другие: не такие сильные, не такие добрые, не такие терпеливые. Но бабушки не уходят насовсем, а протягивают за собой ниточку в вечность, а в сердце звучит: «Душкя ты моя».
Рисунки Алены Гудковой
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 4772
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 05.12.08 14:04. Заголовок: А мы с сестрой праб..
А мы с сестрой прабабушку тоже звали бабушка старенькая, или баба старенькая. И её тоже звали Анна. Царствие ей Небесное!
Тайга
БТР "Ромашка"
Пост N: 190
Откуда: Украина, Днепропетровск(почти)
Отправлено: 05.12.08 16:19. Заголовок: У меня старенькая ба..
У меня старенькая бабушка умерла когда мне было 9 лет.Но до сих пор я помню ее ночные рассказы о деде.Муж ее в войну пропал безвести.Она меня практически с рожденья и выходила.Помню как с ней вместе спали,она потом весь день жаловалась бабушке,своей дочери,что я ей ночью ногами"уси боки поотбивала''А вечером,когда меня ложили спать отдельно,она плакала и говорила"мени вже дитину не доверяете'' И только недавно пришло прозрение и грусть,от осознания что ее давно нет.Асколько можно было бы узнать от нее,сколько она могла рассказать о той жизни.
Занимаемся спортом, профессиональным. Мой друг знакомится с дивчиной из Таганрога. Свадьба, я свидетель, сестра её свидетель. Ничего не было, но если приходит телеграмма:" Целую, Люблю!", Я еду её выкрадывать?..... Муж у неё АРМЕНИН, ребёнок. Я выкрал! Друг мой не прожил и год, развёлся(я "помог").Ну не люблю когда врут...........Сейчас мы до сих пор самые лучшие друзья.(В этом году,когда мы сплавлялись на плотах, я его спас).Живём мы живём, а тут она попала в больницу по женски, а у меня "спёрли" пистолет на работе(пневматика, но даётся, только под члена сборной СССР)Пришлось выплачивать. А зарплата 120р.Родственники все на кладбище работают-помогли. Первую могилу копал 1,5 нед. А сейчас по полной мерзлоте не затрачу даже 2х часов, чистого времени.(Но это другой разговор-спрашивайте)Загулял я.......................Жену из больницы забрал.................. и рассказал, что блядонул. ГОре! Всё, уезжает на родину. Повинился как ребёнок и за ней. Работал в Красном Сулине на мет. заводе с немцами из ФРГ. Всё великолепно! А здоровье не катит, ком какой-то стоит по среди груди, аж голова потеет. Тут ещё друг приехал из Иркутска, а как уехал у меня и пуще истерики начались. Поплакали мы с женой, собрал я шмотки и в Иркутск. 30 дней , а если не позвонишь, ДО СВИДАНИЯ!Дни считаю сам, а тут и 30ый день прошёл. Напились с другом:"Всё конец!" Ему звонок, просят меня, а я в сиську. Голуба душа, сегодня 31ый день, и ВАШ поезд ушёл. Вод так я застрелил сам себя. Как жалею, не о том речь, как можно повернуть всю жизнь в спять.............ПРОЩЕНИЯ МНЕ НЕТ!!!!!!!!!!
Сначала у статьи был заголовок: «Особые дети». Но потом подумала: неверно. Потому что — дети как дети. Просто им требуется чуть больше внимания и заботы. А особые — это все те, кому приходится это объяснять. Понять это мне помогла прихожанка саратовского Свято-Троицкого собора Татьяна Варфоломеева. Она одна воспитывает двоих сыновей, помогает ей только ее мама. «Зачем вам больной ребенок?»
Слово «даун» в нашей стране — ругательное. Из-за этого Татьяне пришлось поменять со старшим сыном Сашей несколько школ. Знала, что будет повышенный интерес к мальчику из-за младшего сына Жени. А значит, будут больше требовать «замечательные» педагоги. Унижать и дразнить «добрые» одноклассники. Синдром Дауна — как клеймо на семье. Поэтому и учила Сашу с раннего детства быть «мобильным» — в смысле готовым ко всему.
Слово «мобильный» Татьяна повторяет часто. Это качество характера ее всегда выручало. Рядовая поездка в автобусе для нее и сыновей может стать настоящим испытанием. Никогда не угадаешь, когда из внешне нормального человека вдруг полезет моральный урод. Один, увидев «дауна», брезгливо отворачивается, другой начинает корчить рожи, третий — обзывается и даже может пустить в ход кулаки. К сожалению, в нашем обществе людям, «не таким, как все», жить опасно. Поэтому Татьяне надо быть постоянно мобильной, как на войне.
Когда мы впервые разговорились с ней в Свято-Троицком храме, я еще не знала Женю. На протяжении 20 минут мы обсуждали общие «материнские» темы: когда лучше приводить детей в храм, как научить их не баловаться, с какого возраста приобщать к ночным богослужениям. Татьяна дала мне несколько ценных советов, и только в самом конце возникло слово «даун». Немного опешив, я стала долго подбирать слова, чтобы продолжить разговор. Татьяна помогла мне сама:
— Да называй как есть, не бойся. Я на это спокойно реагирую.
Потом Татьяна рассказала мне, как лежала в роддоме, и врачи долго отговаривали ее «не губить свою жизнь». Говорили: «Зачем вам больной ребенок? У вас уже есть старший, здоровый мальчик. Намучаетесь только!». Советовали отдать ребенка-инвалида в специализированный детский дом. К слову, почти 90 процентов родителей «даунят» так и поступают, и нет статистики, подсчитывающей, сколько мам «отказываются» от детей уже на стадии УЗИ. Сейчас наличие дополнительной хромосомы, делающей этих деток такими непохожими на остальную часть людей, диагностируется довольно рано, и женщинам в таких случаях выдается направление на аборт.
Вот и Татьяну врачи пугали. Рисовали картины бесперспективной и безрадостной жизни. В чем-то оказались правы. Но в главном ошиблись. Господь подарил ей счастье — трудное счастье быть мамой «дауненка». Солнечного мальчика.
Татьяна не скрывала, что поначалу в роддоме пережила состояние, граничащее с сумасшествием. Спасло то, что взяла с собой молитвослов. Читала подряд все молитвы, тупо, от корки до корки.
— Другим мамам приносили детей кормить, а мне — нет. Думали, что откажусь. Не отказалась. Из роддома выписали сразу в больницу — повышенный билирубин. Несколько дней металась на грани надежды и отчаяния. В результате молоко пропало. Не выдержала. Забрала ребенка из больницы: будь что будет.
Дома собрался семейный совет. И вдруг старший Саша, которому тогда было четыре года, принес каждому по карандашу.
— Спрашиваю: «Сынок, зачем нам карандаши?». А он так серьезно отвечает: «Это свечи. Молитесь за ребенка, иначе он умрет!» — рассказывает Татьяна.— Надо сказать, что тогда мы были, конечно, верующими, точнее, крещеными людьми, но больше «потребителями». В храм заходили изредка, только когда что-то нужно было: свечку поставить. И только с рождением Жени начали воцерковляться.
Сначала Татьяна пыталась Женю лечить. Сдали анализ на креатип. Он показал, что у Жени «21 триносомия».
— Бывает мозаичная форма,— поясняет Татьяна,— когда ребенок с синдромом Дауна может нормально развиваться, ходить, читать, рисовать и даже писать стихи. Но это был не наш случай. Наш диагноз прозвучал как смертельный приговор. Безнадежность. Шок. И тогда снова Саша спас ситуацию. Он сказал: «Мама, не плачь. Женя вырастет, будет большой, здоровый и такой же усатый, как папа!».
Чтобы понять — надо пройти
Сейчас Жене 12 лет. Он действительно уже большой, но усы пока не отрастил. Да и со здоровьем проблем хватает.
— Помоги, Господи, всем врачам! — искренне благодарит Татьяна.— И особенно Татьяне Анатольевне Маляновой. Она мне очень помогла поверить в себя. Объяснила: как к ребенку относишься, таким он и будет. Мне же было трудно преодолеть барьер, принять, что мой ребенок — не такой, как все. Было стыдно. Почему так произошло? Ведь семья у нас была — образцово-показательная. Непьющая, никто никогда не курил. Если это — наказание, то за какие грехи?..
Понять то, что вины родителей в этом нет, помогли врачи. Впрочем, встречались и доктора, которые хотели нажиться на диагнозе Жени. Говорили о дорогостоящем лечении как о панацее от всех бед. Пока однажды Татьяна не поняла — она материально не может обеспечить сыну приобретение всех якобы необходимых ему препаратов! Да и не помогут лекарства. Так пришло осознание:
— На все воля Божия.
Это давало силы пережить все скитания по больницам. Влияние лишней хромосомы на организм человека еще мало изучено, но очевидно, что у «даунят» очень слабый иммунитет, часто возникают нарушение терморегуляции, сердечные патологии, заболевания желудочно-кишечного тракта.
— Нам ставят самые фантастические диагнозы,— рассказывает Татьяна.— Однажды поставили туберкулез, недавно — рак печени. Слава Богу, ни один из них не подтвердился. Поэтому, когда отправляемся на прием к врачу, готовимся ко всему. И каждое воскресенье ходим в храм ко Причастию.
Врачи, знающие Женю с рождения, каждый раз удивляются и спрашивают у мамы название чудодейственного лекарства, которым она его лечит. Ведь вопреки их прогнозам Женя пошел. Пусть в два года, но самостоятельно — мальчик встал на ножки после поездки в Дивеево. А когда ему исполнилось четыре года, Татьяна повезла его в Троице-Сергиеву Лавру, и с тех пор каждый год старается ездить с детьми по святым местам:
— Нужно многое пройти, чтобы понять. В одном монастыре мне батюшка замечательные слова сказал: «Вы должны радоваться, что у вас такой ребенок! Он за вас молится!».
Это действительно так. Женя сам, без маминых напоминаний, исполняет свое молитвенное правило, встает в уголочке перед иконами на колени, плачет и молится. За маму, за бабушку, за брата. И за папу, хотя давно его не видел.
Хватит лить слезы
Татьяне часто звонят другие мамы. Обращаются за советом и те, кто узнал диагноз еще до рождения малыша. Не называя имен, Татьяна рассказывает историю одной молодой мамы, против которой ополчились ее семья и врачи. Женщина почти согласилась отказаться от ребенка, но встреча с Татьяной и Женей в больнице всё изменила. Так замечательный малыш не потерял свою маму, и теперь хорошо развивается и делает большие успехи. А в семью вернулись мир и любовь. Что, справедливости ради отметим, бывает редко. Обычно заботы о «не таком» ребенке ложатся исключительно на женские плечи. Одна мама-волонтер организации «Даунсиндром» так и написала в Интернет-форуме: «Хватит лить слезы. Стыдно плакать, если ты — герой. А ты, безусловно, герой. У тебя просто нет выбора — ведь ты его единственная опора и защита. Ты — его ангел-хранитель и самый близкий друг. Так что тебе просто придется забыть о том, что ты — слабая женщина. Ты должна защитить свое дитя, согреть его сердце, помочь ему стать самим собой. Я не желаю тебе счастья — ты уже счастлива. Просто оставайся героем — ради своего ребенка и ради себя самой».
Татьяна тоже часто советует мамам не опускать руки. Нужно постараться адаптировать детей к жизни, научить их быть самостоятельными:
— К сожалению, у нас такое государство, что нам для наших детей приходится все с боем выбивать. Пенсии мизерные, льготных лекарств нет, путевок в санаторий не добьешься.
Вот и давняя мечта Татьяны — отвезти детей на юг, чтобы они увидели море,— пока остается только мечтой.
И это вовсе не жертва…
Кстати, возвращаясь к прогнозам о безрадостном и бесперспективном будущем: у Жени есть свои задания по дому, которые мальчик замечательно выполняет. Например, он очень качественно пылесосит квартиру, аккуратно и педантично вытирает пыль, так что ни соринки не найдете! Любит мыть полы, посуду, помогает маме и бабушке готовить. И неизменно дарит родным море хороших эмоций. Так, перед сном он несколько раз целует Татьяну и признается ей в любви. Многие ли мамы могут похвастаться таким отношением к себе своих избалованных чад?
Тем, кто любит «пожалеть» Татьяну, она неизменно говорит:
— Посмотрите, сколько детей спивается, сколько становятся наркоманами. С чего вы взяли, что я — самая несчастная?
И действительно. С чего? Женя учится в пятом классе коррекционной школы. Он — единственный «дауненок» в классе. На уроках труда с удовольствием что-то пилит и заколачивает. Получает золотые медали в спортивных соревнованиях, хорошо бегает, прыгает, кидает мяч и дротики. В школе его очень любят. Благодаря своему чудесному характеру он был всеобщим любимчиком и в детском саду.
— В садике Женя участвовал в сценках и даже танцевал,— рассказывает Татьяна.— Какие спектакли там ставили!
Когда она с сыном лежит в больнице, Женя становится лучшей нянькой для всех малышей из отделения. Всех качает, утешает. Воспитывает хулиганов — заставляет отжиматься. Татьяна объясняет это просто:
— Детки-«даунята» очень отзывчивые. Они, как «лакмусовые бумажки», чувствуют чужую боль. Да и вообще любые эмоции. Например, Женя не может пройти мимо человека, который плачет. Ему надо обязательно подойти, обнять, успокоить. Если мы можем натянуть на себя маску безразличия, то они не могут. Они тянутся к добрым, хорошим, светлым людям. У Жени в нашем Свято-Троицком соборе много друзей, и когда мы приходим на службу, ему обязательно нужно каждого обнять, расцеловать.
Но так же хорошо, как добро, «даунята» распознают зло. Если человек подходит к ним с недобрыми намерениями, они это чувствуют и будут сторониться его. Хотя сами никогда и никому сознательно не причинят вреда. Они не способны на это, поскольку полны сострадания к миру. А мир в страхе отшатывается от них, считая такое поведение признаком болезни. Остается только сожалеть, что эпидемия любви не заразна.
Статистика упрямо говорит о том, что в последние годы «даунята» рождаются все чаще и чаще. В любом случае, они приходят в этот озлобленный мир неспроста — у Господа не бывает случайностей. Кто знает, может быть, они хотят научить нас быть добрее? Как написала в одном из стихотворений одна «не такая, как все» юная поэтесса: «И это вовсе не жертва. Нет. А просто помощь заблудившемуся миру».
Ольга Новикова Газета «Православная вера» № 6 (386) за 2009 г.
Аида
Инок Сурепка
Пост N: 1770
Откуда: Россия, Дубна Московской обл.
Отправлено: 23.03.09 14:10. Заголовок: У наших соседей по д..
У наших соседей по даче ребенок с синдромом дауна - чудовищно жестокий.
Отправлено: 23.03.09 14:44. Заголовок: леди пишет: Мы уже ..
леди пишет:
цитата:
Мы уже другие: не такие сильные, не такие добрые, не такие терпеливые. Но бабушки не уходят насовсем, а протягивают за собой ниточку в вечность, а в сердце звучит: «Душкя ты моя».
у моей бабушки, почти как у героини этих рассказок, муж погиб в первый же год войны, на руках остались четверо своих детей и ещё четверо младших сетсёр и братьев. Всех подняла, вытянула...а сама...так и прожила всю жизнь, до своих 89 лет одна.... Но был в её жизни эпизод....война...она, та чёртова война -здесь...в нашей местности, солдаты на постое...свои...никуда не денешься...Один из них влюблён в мою бабушку...безответно ( а там кто знает? ), потому как ответственность за такое количество детей зашкаливает...Он пишет для неё картину...на холсте...( обычная льняная простыня...)в войну!!! масляными красками...На картине - двое...колонны...цветы...пруд...одинокая лодка...лунный свет...тихо и спокойно...мужчина дарит женщине лилию...он в красной тоге, она - в белой...Женщина приклонила голову на грудь мужчине...похожа...на мою молодую...бабушку...Не кустарно...красиво...чувственно...Всю свою жизнь бабушка эту картину...берегла...Висела она, прибитая гвоздями, над её кроватью... Теперь она у меня, в городской квартире, обихоженная, обрамлённая в багетной мастерской...но сохранённая в оригинале....с нарисованной многоугольной рамкой... Я не люблю ничего на стенах.. и на стене у меня только одно - бабушкина картина, написанная с любовью. И мне приятно, когда моя дочь...приводя в гости своих друзей, с гордостью демонстрирует им нашу семейную реликвию, нашу историю...историю любви своей прабабушки...и ещё более приятно, что современные 16-летние подростки...это не осмеивают, а понимают и принимают... леди пишет:
цитата:
Стыдно плакать, если ты — герой. А ты, безусловно, герой. У тебя просто нет выбора — ведь ты его единственная опора и защита. Ты — его ангел-хранитель и самый близкий друг. Так что тебе просто придется забыть о том, что ты — слабая женщина. Ты должна защитить свое дитя, согреть его сердце, помочь ему стать самим собой. Я не желаю тебе счастья — ты уже счастлива. Просто оставайся героем — ради своего ребенка и ради себя самой».
Вот, я давно считаю, что истинный героизм - это способность приносить себя, свою жизнь в жертву близкому ( по родству или душе) человеку...длительно...осознанно...годами....т.е, жить ради...продления другой жизни..
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 6274
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 30.03.09 09:11. Заголовок: Это уже несколько не..
Отправлено: 06.04.09 16:15. Заголовок: А я недавно книгу пр..
А я недавно книгу прочла,И.Шмелев"Лето Господне"- до сих пор не могу отойти - такая красота православного бытия описана
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 6412
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 06.04.09 17:35. Заголовок: А я только читаю. h..
А я только читаю.
Балтек Гайрат
постоянный участник
Пост N: 2364
Отправлено: 07.04.09 09:15. Заголовок: Про стариков вообще ..
Про стариков вообще трудно читать. Даже не трудно, а щемит внутри. Все время кажется. что недодали им, недолюбили... я не знаю, как сказать. Недавно по телеку передача была "Пусть говорят". Там в каком-то элитном доме в Москве из нескольких квартир сделали типа частного дома для престарелых. И соседи против чтобы так было. Не хотят жить со старыми. Ведь их, когда они умирают, в тех же лифтах спускают где "нормальные" люди ездят. Я обревелась. Как же язык поворачивается? Я сознательно не проговариваю сейчас моральную сторону вопроса "Как отдать своего близкого старого человека...", но вот это. Что ж происходит? Собаки мешают потому что лают, кошки потому что пахнут, а старики просто потому что живут, болеют и умирают... Жутко. Моя пробабушка Варя (тоже называли баба старенькая) прожила почти до 100 лет. Пока могла ходить все время ездила на дачу, любила работать. Вязала носочки. Я помню, приехала в Искитим и пришла к ней в гости. А она мне, кобыле уже взрослой, достает припрятанные для меня и свято оберегаемые уже закаменелые конфетки-подушечки (помните такие?), а из шкафа носки. связанные из разноцветных ниток. Я гляжу, а там петельки пропущенные. Старенькая, руки уже плохо слушаются... Она малограмотная была. Любила когда я ей сказки детские читала...
Я не знаю, но так гадостно на душе было и зло такое разбирало. что прям в морду захотелось заехать. А особенно поразила бабка одна. У меня, говорит, внуки не хотят ко мне ездить из-за этих стариков. Твою мать! Да с таким отношением твои внуки тебя же лет через пять в дом престарелых и сдадут. Да не в элитный как этот, в котором 45000 руб. в месяц платить нужно, а в самый обычный, социальный, в которых пожары происходят...
- ,трудно пережить,то что на их долю выпало,но они пережили и остались для нас примером.
Балтек Гайрат
постоянный участник
Пост N: 2369
Отправлено: 07.04.09 12:30. Заголовок: Яра пишет: и остали..
Яра пишет:
цитата:
и остались для нас примером.
А иногда и предметом зависти. Ведь вот и время голодное, и война, и Сталин... А такой добротой и простотой из того времени веет, такие наши бабушки... теплые, уютные, что хочется туда и все тут. И потеря (вроде и пожили, и, как говорится, хорошую жизнь прожили) такая горькая и невосполнимая. Потому что не повторить тех людей уже и времени того, когда в день рождения пекли пирожки и соседей угощали, когда свадьба во дворе под музыку из колонок из окна танцевала или когда всем двором выходили провожать умерших... А вроде все так недавно было, всего лишь в детстве я все это видела и "трогала" своими руками.
такие наши бабушки... теплые, уютные, что хочется туда и все тут.
Дело в том, что в них ещё вера была... Глубокая, а не как у нас, либо поверхностная, либо и вовсе никакой. А детям нашим ещё тяжелее будет.
Балтек Гайрат
постоянный участник
Пост N: 2370
Отправлено: 07.04.09 12:57. Заголовок: леди пишет: Дело в ..
леди пишет:
цитата:
Дело в том, что в них ещё вера была...
Совершенно верно. И вера, и идеалы. Я понимаю, что насчет идеалов разговор двоякий. Но ведь сейчас что происходит? Идеалы-то наши развенчали (ну типа дело Ленина, тимуровцы, пионерия и т.д.), а взамен ничего не дали. А ведь свято место пусто не бывает. Вот и заполняет его кто чем может.
Яра
постоянный участник
Пост N: 267
Откуда: РФ, Пенза
Отправлено: 07.04.09 13:07. Заголовок: леди пишет: в них ..
леди пишет:
цитата:
в них ещё вера была...
-вот вот,а мы другие ,очень жаль , и за детей боюсь
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 6431
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 07.04.09 14:26. Заголовок: Яра пишет: а мы дру..
- иди. Упал - поднимайся и опять иди. Запрыгнуть не получится.
согласна...... а статья действительно замечательная
maler777
постоянный участник
Пост N: 2421
Откуда: Россия, Домодедово
Отправлено: 07.04.09 15:07. Заголовок: БАБЛОНКА Мы все уст..
БАБЛОНКА Мы все устроены одинаково Только и остается нам покаяние.(главное ,чтобы оно было чистосердечным) Понуждайте себя. "Царство Небесное силою берется", – говорит Господь!
Андрей очень любил слушать лекции по богословию. Даже в тетрадку записывал кое-что. Всегда мог при случае на многие вопросы ответить. Его за это Нина очень уважала и даже немножко хвалилась им перед своими подругами в храме.
...Этого человека они по пути к морю встретили. Обычный мужчина средних лет. Шёл к морю, в руке держал пляжную сумку. В ухе у него торчал наушник от «хэндс-фри», проводок тянулся к карману.
Андрей смотрел, как этот человек удаляется в лучах ослепительного крымского солнца, и рассказывал Нине о том, что бывает такое духовное состояние человека, когда он на природе, вдали от городского шума просто боится остаться наедине с самим собой. И тогда заглушает голос своей души громкой музыкой. Он уже не может слушать пение птиц и шум прибоя. Он духовно болен.
На следующий день Андрей сам встретил этого человека. Он шёл и разговаривал по телефону. В руке у него опять была пляжная сумка, наушник торчал из уха... Удобная всё-таки вещь — «хэндс-фри». Свободные руки, значит.
В эту минуту наушник стал выпадать из уха, и говоривший немного повернулся к Андрею боком, пытаясь плечом придавить наушник. Второй руки у него не было.
Андрей потом долго думал, почему он вдруг вспомнил тогда, в разговоре с Ниной, именно лекцию о духовных состояниях. И решил, что богословие здесь ни при чём.
Гороскоп
Этот храм они случайно заметили. Правильнее сказать, что не заметить его было нельзя. Огромный красавец на берегу у дороги. Храм святителя Николая. С мемориальным комплексом, посвящённым погибшим в море.
Красотой и величием поражало всё. И памятники с настоящими морскими корабельными якорями, и сама архитектура, роспись, иконостас, паникадило. Необычно выполненные на куполах кресты, которые всегда видны именно как кресты, с какой бы стороны света на них ни смотрели. И кораблики с парусами по углам крыши...
Уже дома, разбирая фотографии, Игорь наткнулся — именно наткнулся — на снимок с росписью притвора. На потолке кружочком были нарисованы знаки Зодиака. Все знаки. Скорпион, Стрелец, немногословные Рыбы — вся компания. Сначала он не поверил своим глазам. А потом вспомнилась книга одного известного журналиста, который считал масонские символы на самом главном храме Москвы. Кажется, 164 насчитал, а потом со счёта сбился...
«Вот это да...» — задумчиво грыз ноготь Игорь. Гороскоп в храме!
Забытый случай вспомнился через месяц, когда в летнем лагере при гимназии батюшка вечером вынес на поляну телескоп и все по очереди принялись разглядывать лунные кратеры. Игорь ждал очереди, стоя рядом с батюшкой и слушал, как он рассказывает кому-то из детей и родителей о том, как найти Малую Медведицу. Игорь вспомнил и даже успел раскрыть рот и вопросительно произнести: «Батюшка, а...» — когда в голове загорелась лампочка, а может — звёздочка?
Карта звёздного неба. Знаки Зодиака. Сколько моряков благополучно вернулись домой благодаря причудливо рассыпанным по небу небесным светилам! И что, после этого отдать Скорпиона с его товарищами оккультистам? Не-е-ет, обойдутся астрологи. Наш Скорпион — и всё тут.
Игорь ещё подумал, засыпая в палатке: большое дело всё-таки — батюшка. Даже молча, постоишь рядом с ним — и гораздо умней становишься.
Лифт
Спускались мы с детьми на лифте. Лифт у нас непростой. Когда вниз едет — всякий раз останавливается, если на этаже кнопочку нажать. Очень стимулирует, знаете ли...
В этот раз лифт раскрылся там, где раскрывается в 9 случаях из 10. То есть на третьем этаже. Там самогон варят, и странники всякие на этот запах идут. Вот раскрылся лифт, и увидел я две пьяные морды. Одна сказала: «Езжайте!» А вторая, похожая на женскую, ещё и сигаретой горящей махнула: «Езжайте, мы на следующем!»
«Вот уроды», — подумал я.
А дочка сказала:
— Какие хорошие люди.
А сын добавил:
— Особенно тётя...
Крыша
В понедельник крыша в доме протекла. То есть, не сразу вдруг — в понедельник. Она, по-видимому, постепенно в негодность приходила. Просто в понедельник сильный дождь пошёл. И сразу ясно стало — крыша течёт.
Ивановна с работы пришла и стала тазики и вёдра по комнате расставлять, капли дождевые собирать. Много насобирала... Тут и сыновья с работы стали возвращаться.
Первым старший пришёл. Мишенька. Мамина гордость и надежда. Недавно на инженера выучился, в конструкторском бюро работает. Жаль, отец не дожил, вот бы порадовался. Но не суждено: похоронку принесли вместе с известием о Победе...
Ивановна смахнула с лица дождевую каплю, а может, вовсе и не дождевую, и сказала:
— Мишенька, ты покушай, а я к соседям схожу, за лестницей.
— Ну что ты, мама, я сам.
Дождь закончился и вышло солнышко, когда Михаил Викторович поднялся наверх. Сначала он внимательно смотрел на высыхающую поверхность крыши. Потом долго и осторожно ходил по ней, делая замеры верёвочкой и что-то записывая в блокнотик. Наконец, аккуратно спустившись на землю, объявил:
— Дело это, мама, серьёзное, торопиться не следует. Для начала требуется составить чертёжик и всё очень тщательно просчитать. Я сегодня работу на дом взял. Вот закончу с ней — и сразу займусь нашей крышей. Не волнуйся, мама, сделаем всё капитально и качественно.
Ивановна только руками всплеснула: ну какой же сын у неё умный и образованный! А ведь большим начальником будет, по всему видать. И побежала ужин готовить.
Поздно вечером и младший, Серёжка, пришёл со второй смены. Серёжка школу недавно закончил, да так никуда и не поступил. Всё в облаках витал: в Москву ездил, в театральный. Только не ждали там его.
Вот, пристроили на местном заводе электриком, лампочки вкручивать и раскрашивать их в разные цвета. Включат потом лампочки, Серёжкой разукрашенные, и получается: «СЛАВА ОКТЯБРЮ!» Или «МИР. ТРУД. МАЙ.» Чем не творческая работа? Ну, хоть не на улице ребёнок — и слава Богу! Артист...
Ивановна налила в миску борща и стала жаловаться, что ноги и руки крутит, что крыша у них протекла, а он, Серёжка, где-то пропадает вечно, хоть бы брату старшему помог. У брата работа ответственная, а и то — всё бросает, чтобы матери помогать.
Серёжка даже плюнул в сердцах. Уже хотел и борщ не доесть, но, подумав, дохлебал. После этого зашёл в их с братом комнату. Ну, такая, знаете, большая, просторная, два на три, одеялом на верёвочке огороженная. Брат Миша что-то вырисовывал.
— Я там, эта, ну, ещё позавчера с Фёдорычем насчёт рубероида...
— Не мешай, — тихо сказал Михаил Викторович.
Потому что крыша — это не шутки. Всё нужно хорошо продумать и просчитать. А самое главное — проект разработать. Ко всему нужен научный подход. Потому что живём не в тёмное царское время, а строим новое и светлое будущее.
Рано утром Серёжка вышел во двор, потянулся, почесался, сбегал к Фёдорычу, развёл костёр, надёргал каких-то планочек из штакетника, принёс из сарая банку с гвоздями. Залез на крышу, расстелил рубероид, залил кое-где смолой, набил планочек... В общем-то, стук молотка и разбудил всех остальных.
Михаил Викторович Серёжкину работу раскритиковал, назвал её варварством и дилетантством и долго показывал слабые места, в которых крыша могла при первом же дождике потечь. И угол наклона там был не выдержан, и степень герметичности. Да и сопротивляемость принесённого Серёжкой Фёдорычева рубероида тоже была подвергнута самой серьёзной критике.
В общем, решено было переделывать крышу, как только будет готов чертёж и расчёты. Потому что всякому было понятно — крыша потечёт опять.
Чертёж Михаил Викторович закончил через неделю. А крыша почему-то так больше и не протекла. Ни через неделю, ни через год. Вопреки всем законам сопромата.
А через два года они переехали, и их дом снесли. Вместе с неумело сделанной крышей. Чертёж Михаила Викторовича сохранился. В него потом курицу завернули, когда он в командировку ехал, на Байконур. Но это уже совсем другая история.
Улыбка не Моны Лизы
Настала осень, и меня потянуло странничать. В этом деле главное — решиться. И вот, уже лежишь не на любимом диване, а на вагонной полке. И через определённое количество тысяч вагонного «та-да, та-да» стою я посреди собора Донского монастыря и, до боли задирая голову всё выше и выше, смотрю на его уходящий к небу иконостас. В храмах Руси они часто стремятся к самому куполу, по крайней мере, в тех, которые я видел. Почему? Наверное, это один из вопросов, ответы на которые не мы находим — они сами находят нас. Только для этого нужно постоять немного с затёкшей шеей...
Потом я сидел в тёмном углу возле колонны и думал ни о чём и обо всём сразу, когда заметил его. Подрясник, наперсный крест, борода. Батюшка как батюшка. Только небольшой рюкзак за спиной выглядел легкомысленно. По-студенчески. Тоже странник, значит. Он что-то рассказывал двум женщинам, указывая на икону преподобномученицы Елизаветы, и они с интересом его слушали.
Я не знаю, почему подошёл к нему. Может, вопрос, который хотел задать, действительно имел для меня значение, а может, просто очень захотелось взять иерейское благословение в стенах древнего храма. Я иногда понимаю апостола Петра, который говорит: Хорошо нам зде быти... (Лк. 9, 33).
Никогда, никогда не забуду, как менялось его лицо, когда он сначала увидел меня, а затем сложенные крестом мои ладони. Он улыбался, благословляя, и, глядя на эту улыбку, я уже понял, что ответ на свой придуманный вопрос не получу. Ещё до того, как батюшка произнёс: «Фогив ми», — стало ясно, что он американец. Так широко могут улыбаться только они. Но заметил я ещё и то, что улыбка хоть и была белозубой американской, но совершенно не голливудской. Он не лицом мне улыбнулся, а душой.
Странно, ещё вчера я довольно сносно болтал по-английски с одной мадам на Арбате о Пушкине и его жене Натали. Позавчера объяснил двум пожилым испанкам, почему они не могут посетить Бриллиантовую комнату в Кремле... А сейчас в голове осталась всего одна английская фраза: «Лондон из э вери биг сити». Хорошо нам зде быти...
Когда немножко отпустило, я сумел из себя выдавить, что у меня друзья в Америке, что один из них военный лётчик, живёт в Техасе и что он недавно крестился в Православной Церкви, что... Ну что я ещё мог сказать? Батюшка ответил, что в Америке всё больше людей обращаются к Православию. «Thank God», — добавил, подумав. После короткой паузы мы обменялись «фогивами», и он пошёл к выходу, оставив мне в подарок ещё одну свою волшебную улыбку.
Во дворе он подошёл к двум женщинам, ожидавшим его возле выставки военной техники Великой Отечественной.
Они что-то стали спокойно обсуждать, а я издали смотрел на американского священника, стоявшего во дворе русского православного монастыря на фоне советского танка Т-34, и думал о том, что американцы, если захотят, умеют улыбаться ослепительно и при этом совершенно не по-голливудски. Душой улыбаться. Мне бы так...
maler777
постоянный участник
Пост N: 2423
Откуда: Россия, Домодедово
Отправлено: 07.04.09 16:47. Заголовок: леди Очень интересны..
леди Очень интересные рассказики и поучительные! Я в некоторых себя увидела
Отправлено: 07.04.09 18:27. Заголовок: Я хочу поделиться сл..
Я хочу поделиться случаем реальным случаем из жизни, который лично у меня оставил большое впечатление... Это произошло год назад, на одной из подмосковных конюшен, где стоят и спортивные лошади и просто любимые лошади частных владельцев. Вот как-то сообща (сотрудники, арендаторы и владельцы) решили позвать батюшку и освятить помещение конюшни. Батюшка подощел к вопросу совсем "не формально", всему народу было "приказано" быть и принимать участие в освящении, а также по желанию детям, женам-мужьям и всем желающим знакомым. В назначенный час собрались. Батюшка выбрал для начала службы самую большую комнату, принесли ведро воды, батюшка зажег свечи, все люди встали полукругом и батюшка начинает читать молитвы, а его помощник-староста подпевает, где необходимо. И вдруг движение-волнение во вторых рядах сзади и в первый ряд прямо напротив батюшки появляются... стая собак, живущая при конюшне, полным составом. Собаки молча и чинно, цепочкой просачиваются вперед и рядком рассаживаются впереди людей (не ложаться, а именно садятся) и внимательно смотрят и слушают батюшку. Собаки так и досидели до конца обряда освещения воды, а потом мы все дружной цепочкой (включая собак), ходили по всему помещению, пока окропляли стены, лошадей. Вот собственно и все. Все присутствующие были кто удивлен, кто поражен увиденным поведением собак, никто равнодушным не остался, у меня всплыло в памяти - "всякое дыхание да хвалит Господа...". Хотя наверное, если быть скептиком, можно и другие причины найти для собачьего поведения. Но в тот момент никто из людей скептиком не был.
В одном из монастырей живет собака, подпевающая церковному звону
«Всякое дыхание да хвалит Господа»(Пс. 150, 6)
Слова из этого псалма святого Царя и пророка Давида, которые Церковь поет во время Всенощного бдения, нашли неожиданное подтверждение в одном из Западно-Украинских монастырей.
Эту удивительную историю рассказали в одном из вечерних выпусков теленовостей. Жил себе пес по кличке Белый. Имя такое он получил из-за окраса шерсти. Отличалась эта дворняга злобно-агрессивным и драчливым нравом, чем будоражила всю сельскую округу. Со временем Белый переселился в мужской монастырь, но нрава своего не изменил, - оставался таким же злобным. В обители он выполнял функции сторожа. Но однажды с этой собакой случилась беда. Кто-то чуть не перерубил его топором. Белый был на пороге смерти, но братия обители выходили бедное бессловесное животное.
Со времени выздоровления нрав пса круто изменился. Теперь он забыл свою былую злобу, охраняет монастырское добро вполне дружелюбно, постится вместе с братией. Но самое удивительное, - Белый выучился петь. Если, конечно, так можно говорить о собаке. Как только зазвонят в монастырские била – колоколов в обители нет, Белый бежит к звоннице и, подняв свою острую мордочку, увенчанную коричневым носом к небесам, возносит свою, собачью, хвалу Господу, стараясь попасть в унисон с звуками била. Насельники монастыря, улыбаясь, говорят: «Всякое дыхание да хвалит Господа».
Многие люди, считающие себя православными, очень не любят собак, считают их низшими и нечистыми из всех животных. Но посмотрите, какой пример подает нам, наделенным разумом, эта бессловесная тварь.
Мы часто даже не замечаем, что ходим с разрубленной грехом душой и продолжаем жить как ни в чем не бывало – ходим в храм, соблюдаем посты, исповедуемся, а жизни своей не меняем, продолжаем жить во грехах. Пусть же пример пса по имени Белый послужит нам, людям, - венцу творения, к вразумлению и исправлению. Давайте тоже научимся славить Господа не только устами… http://www.hram-evenkya.ru/fnews2.php?id=2039
ДЖАНА
постоянный участник
Пост N: 182
Откуда: Москва
Отправлено: 07.04.09 21:25. Заголовок: Две хороших истины: ..
Две хороших истины: "По вере и воздастся" и "Дорогу осилит идущий".
Яра
постоянный участник
Пост N: 273
Откуда: РФ, Пенза
Отправлено: 08.04.09 15:43. Заголовок: леди ,спасибо за ссы..
Старушка, что называется, зажилась. До последнего у себя в селе вставала с петухами, возилась по дому и возле дома и только с наступлением холодов позволяла внукам забрать себя на зиму в город. К концу поста городская квартира уже мучила её, хотелось на воздух, к земле, к своей хатке, которую перед Пасхой нужно было и проветрить, и убрать, и украсить. Но этой весной домой её не отвезли. Ослабла бабушка. Ослабла вдруг сразу, как будто сила ушла из неё так, как уходит воздух из развязанного надувного шарика. Сначала она вставала и ходила по квартире, в основном до туалета и обратно. Затем и этот путь стал для неё непосильным. Маленькая и тихая, как больной ребёнок, она лежала в отведённой для неё комнате. Внуки вставали рано и, попив чаю, уносились на работу и по делам. Правнук уходил в школу. Поэтому для старушки наняли сиделку, и та ухаживала за бабушкой. В её комнате было чисто и тепло. Ела она мало, меньше младенца, и ежедневным занятием её было смотреть в окно напротив и читать по памяти молитвы.
Такой я и увидел её, высохшей, с заострившимися чертами лица, лежащей на спине и смотрящей прямо перед собой. Меня пригласили её причастить. Зная по опыту, что люди часто зовут священника к больному, когда тот уже ни есть, ни говорить не может, то есть не может ни исповедаться, ни причаститься, я спросил перед приходом, может ли она исповедоваться. «Она у нас очень набожная, и сейчас только и делает, что молится», — отвечала внучка.
В условленный день меня забрали из церкви и привезли к старушке. По моей просьбе столик возле кровати застелили, поставили зажжённую свечу и стакан, в котором на донышке была тёплая вода — запить Причастие. Затем внучка с мужем и сиделкой вышли, и мы остались вдвоём.
«Вы слышите меня, бабушка?» — спросил я. В ответ она кивнула и губами сказала «чую». Теперь нужно было задавать вопросы, спрашивать о грехах, обо всём том море всевозможных ошибок, которые сознательно и несознательно совершаются людьми, и которые, как цепи на рабах, висят на людских душах. Я задал один вопрос, другой... Старушка ничего не ответила. Она продолжала смотреть прямо перед собой, только руки сложила ладонями вместе так, как их складывают на западе, когда молятся. Это были руки, работавшие тяжело и всю жизнь. Я часто видел такие руки у стариков, перекрученные ревматизмом, худые, со вспухшими венами, и всегда мне хотелось их поцеловать. Историю ХХ века с его коллективизациями, трудоднями, войнами, бедностью, молчаливым терпением можно учить, не читая книг, только глядя на руки стариков, всё это переживших.
Бабушка вдруг зашевелила губами, и я склонился к ней, стараясь расслышать хотя бы слово. «За молитв святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй мене». Старушка молилась, молилась так, как её учили родители или парох, с теми особыми выражениями, которые встречаются в старых молитвенниках, изданных где то во времена Первой мировой. Она прочла «Трисвятое», дошла до «Отче наш» и прочла Господню молитву отчётливо. Затем стала читать Символ веры. Я слушал. Там тоже попадались старые слова, сохранившиеся ещё со времён Димитрия Ростовского. Вместо «нас ради» я услышал «нас диля человек и нашего диля спасения». Это было трогательно и красиво. Человек достиг заката земной жизни, готовился встретиться с Богом и уже не мог говорить, но всё ещё мог молиться. Человек молился, повторяя слова, со времён детства повторённые уже не одну тысячу раз. Какие грехи она совершила? Какие из них оплакала и исповедала? За какие понесла очистительные скорби, хороня родных, болея, тяжко трудясь? Вряд ли я мог уже это узнать. Но нельзя было не причастить эту сухонькую и беспомощную женщину, лежавшую перед моими глазами и молившуюся, сложив по детски руки.
Не поворачивая головы и не меняя выражения лица, она приоткрыла рот, чтобы принять Святые Тайны. Затем покорно запила, два раза глотнув тёплой воды из стакана, который я поднёс к её устам. Когда я стал читать «Ныне отпущаеши», старушка, словно закончив работу и собираясь отдыхать, закрыла глаза и опустила руки вдоль тела.
Уходя, я поговорил с внучкой о том, как поступать, «если что», и, отказавшись от чая, попросил отвезти меня в храм. Пока мы ехали по узким улицам перегруженного машинами города, мне хотелось думать о Марии Египетской, которая просила Зосиму перед тем, как её причастить, прочесть молитву Господню и Символ веры.
Бабушка отошла на Светлой седмице. Мы с псаломщиком пели над ней Пасхальный канон, и казалось, что она вот-вот приоткроет уста и начнёт шёпотом повторять за нами: «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало и, играюще, поем Виновнаго...»
На девятый день внучка с мужем и сыном была у нас в храме, и мы служили панихиду. Так же было и на сороковой. В сороковой день после молитвы я спросил у внучки, как их дела, как жизнь, как правнук отнёсся к смерти старушки.
— Всё хорошо, отче, — ответила она, — только кажется, будто кто то отнял у нас что то. Бабця (она назвала её по местному) не могла нам уже ничем помочь. Да мы и не хотели от неё никакой помощи. Но за те пару месяцев, что она у нас доживала, у нас так хорошо пошли все дела, и по бизнесу у меня, и у мужа на работе. А теперь как то стало тяжелее, то тут проблемы, то там. Может, нам кто то «сделал» какие то пакости?
Мы поговорили с ней минут десять, и я попытался разубедить её в чьём то недоброжелательстве и возможной ворожбе. «У вас дома, — сказал я ей, — несколько месяцев была смиренная и непрестанная молитва. А теперь молитва прекратилась. Хотите помощи, начинайте молиться сами, как молилась она».
На том мы тогда и расстались. Я дал себе слово не забыть тот случай и непременно рассказать о нём прихожанам. Рассказать о том, как полезен бывает кажущийся бесполезным человек, и о том, что «безболезненная, непостыдная, мирная кончина жизни» есть, и мы не зря так часто о ней молимся.
Отправлено: 09.04.09 22:15. Заголовок: Мне тоже запомнилась..
Мне тоже запомнилась одна бабушка. Когда я еще работала в КБУДПРФ. Основная масса пациентов находилась там за большие деньги, но встречались очень редко и те, которые каким то образом в прошлом имели отношение к данной структуре. Эта бабушка была из таких. Ей тогда было 80 лет. Маленькая и худенькая. Она сломала руку, когда упала, выходя из подъезда. Через час! дворник заметила ее и отвела к ней в квартиру. Так она со страшным переломом два дня еще что-то делала по дому! Когда ее привезли к нам, она была опрятно одета (она одевалась сама! Одинокая), только извинялась все, что голова у ней не мыта... В отличии от других пациентов она никогда ничего не просила и не жаловалась, все сидела и молилась. А мне так захотелось сделать ей приятно! Помыла ее, с трудом уговорив - она все жалела меня, что работы у меня много, и что я лучше отдохнула бы в это время. Какие же у нее волосы!!! Даже сейчас пишу и мурашки по коже... Она сидела на стуле, а я сушила и расчесывала ее. Ее не было видно за этими волосами - настолько они были густыми! Они стелились по полу и переливались всеми оттенками серебра. А еще она спросила, почему я к ней так отношусь, видно было, что это большая редкость для нее. А я даже не знала, что и ответить...
Отправлено: 09.04.09 23:55. Заголовок: А еще меня поразила ..
А еще меня поразила 90 летняя бабуля (там же), которой поставили тазобедреный эндопротез. Вы можете представить себе, какая это тяжелая операция! Она всегда отказывалась от обезболивающих. А когда я ее спросила, разве ничего не болит, она ответила: "Да разве это боль! Вот в войну - тогда больно было!" Уж не знаю, о какой она боли говорила, физической или духовной. Мне, помню, даже стыдно за себя тогда стало. Пока она лежала, она постоянно была чем-то занята, постоянно делала зарядку, двигалась. И, кстати, эта бабушка ходить (с ходунками, естественно) начала очень скоро после операции.
Быть святым легко. И не стоит саркастично улыбаться. Спросите, как? Да очень просто! Вот, например, я — очень милосердная, сострадательная, чувствительная к чужому горю и лёгкая на подъём для помощи ближнему...
Недавно ко мне на вокзале подошла бабуля. Пальтишко на ней старенькое, изношенное, платочек тонюсенький и ветхий. Едва доковыляв до меня, она ни о чём не просила — просто перекрестилась и молчала. Не верю я, что это была одна из тех попрошаек, о которых сейчас вещает телевидение. Конечно, мне стало её безумно жаль, на глазах заблестели слёзы, в носу защипало. Подумать только, наверное, она была очевидцем Первой мировой. И вот этот некогда столп Отечества стоял передо мной столпом нищеты и старости.
Миленькая бабушка, разве что-то жалко мне для Вас? Уж мне ли не знать, что культура поколений определяется уровнем жизни стариков. Как же обидно мне за Вас! Я лезу в карман, думаю о том, что сейчас награжу бабушку достойной купюрой (хотя это ничтожно мало в сравнении с моим долгом перед ней). И тут... О, ужас! Сумка-то в машине осталась — а в карманах пусто! Пожала я плечами: дескать, нет ничего. Бабушка без тени осуждения отошла к очередному «милостивому жертвователю».
А я осталась стоять... Святость была рядом. Протяни руку — и станешь святым. А я — да, святая, но в душе. Ведь я же готова была... а сумка эта, будь она неладна, всё мне испортила!
Или вот вчера, в сберкассе. Стоя в очереди, увидела мамашу с ребёночком грудным на руках. Служащие в лютый январский мороз впустили беднягу погреться на скамеечке. Вид голодный, загнанный, младенец плачет. Мать выуживает из сумки бутылку с какой-то смесью и суёт её ребёнку. Я стою чуть не плача. План дальнейших действий быстро созревает в голове. Сейчас оплачу счета и сразу же подойду к ней. Скажу, чтобы она ждала меня, а сама — пулей домой. Отдам ей все, все детские вещи, что остались, даже новые! Разве стоит тут считать такие мелочи, когда людям, возможно, грозит голодно-холодная смерть? А ещё возьму дома молоко, хлеб, что там ещё такого есть. О, да жила бы я одна — точно впустила бы их к себе хотя бы помыться и погреться.
Я упоённо внимала своим благотворительным помыслам, думая, что ещё — и ещё, и ещё — могу ей отдать. Тем временем малыш, дососав жидкость из бутылки, умиротворённо уснул, и мать со своими пожитками тихо покинула помещение. «Эй, куда же вы?!» — так и хотелось закричать. Но не кричать же! Я даже с места не сдвинулась, потому что как раз моя очередь — а я уже столько выстояла. Не уходить же сейчас. Ах, как жаль, что вы ушли — мать и малыш! Ведь я же собиралась вам так помочь!
Святая — только тихо, шёпотом, чтобы не кричать, почти неслышно...
А сегодня, спускаясь в переход метро, я увидела бомжа-алкоголика (такие сразу отличаются своим колоритным видом на фоне других). Помня свой прокол с бабушкой на вокзале, я сунула руку в сумку. Так, кошелёк на месте, сейчас дам ему пару гривен. Думаете, нельзя давать на водку? Я не согласна. Зимой это для них единственный способ выжить. Есть-то им нечего и жить негде. Так что для них это не угощение, а лекарство. Но в кошельке только крупные купюры. С такой милостыней он умрёт от передоза, нужно разменять. А он смотрит так... Есть во взгляде этих несчастных что-то такое... Иду, разбиваю деньги, зажимаю в кулаке банкноту. Прямо направляюсь в угол прохода. Но... нет. Его нет! Как и не было. Да что же такое! Наверное, свалил поскорее обменивать собранную мелочь на бутылку! Вот так. А сердце купалось в лучах милости и сострадания...
Святая. Только с опозданием. Не вовремя...
Список моих добрых дел можно продолжить до бесконечности. Я могу не спать ночь, проехав мимо раздавленного кота, и пить валериану, увидев на дороге аварию. Я очень мечтаю о том, как навещу в больнице страждущих, а в тюрьмах заключённых. Мне хочется помочь детдомовским сиротам, может, взять кого-то к себе, стать донором для больных детей...
Ну не виновата же я, что из моих родных (слава Богу!) никто не болен, не сидит в тюрьме, не нищенствует! На донора я не тяну по своим анализам, и воспитать достойно сироту вряд ли смогу... Но душа всё равно просит добрых дел. И я постоянно умиляюсь от своего сердоболия и сострадания к ближнему. Сколько раз я вступалась за обиженных, сколько раз помогала нищим, сколько раз просто была рядом, когда это нужно, сколько раз я смирялась перед обидчиками, тайно повторяя про себя слова молитв.
Сколько раз... сколько раз... только в глубине души, шёпотом, в мыслях, постфактум, понарошку, в снах, в песнях...
Быть святым просто. Вот только что-то не припомню я, чтобы у святой блаженной Ксении или преподобного Серафима Саровского случалось подобное — ну, там, деньги закончились или нищий в ожидании испарился, или больных не хватало для служения. Наверное, святость и состоит в том, чтобы полюбить ближнего, образ и подобие Божие, так сильно, чтобы всё всегда было не в мыслях, а на деле.
Ведь милосердие так и останется пустым звуком, если пребудет только в мыслях. Таким же пустым и бутафорным, как и моя святость.
В этот город невозможно приехать впервые, сюда можно только вернуться. Как возвращается усталый путник домой после долгой разлуки. В лабиринтах генетической памяти человечества Иерусалим живёт так же естественно, как кровь пульсирует в наших жилах. Здесь — начало и венец истории, альфа и омега, вечная смерть и вечная жизнь. На нескольких квадратных километрах земли, в бесконечных временных пластах — как в ладони Господней. Здесь тысяча лет — как миг, и миг — как тысяча лет.
Н. Кошелев. Шествие Христа на Голгофу. Начало 1890-х гг.
«Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя», — жадно глотая терпкий воздух святого Города, вторю сладкоголосому псалмопевцу-царю. И сильный Давид, и мятежный Авессалом, и премудрый Соломон — все они оставили свой след в этом городе. Кто — в камне, кто — в небе над камнем. Этот небольшой город вместил в себя столько всего. Он вместил Того, в деснице Которого все города мира.
Верующие трёх монотеистических религий считают эту землю святой. Миллионы иудеев, мусульман и христиан спешат сюда в поисках благодати. Но больше всего в Иерусалиме православных. Их не страшит ни близость войны, ни отсутствие денег, ни жаркий климат, ни чужой говор. Разноцветьем платочков рассыпались в толпе наши мироносицы, они бережно несут свои сосуды, им хватит огня...
***
Эту мироносицу так и зовут — Мария. Она не из Магдалы, а из далёкой Австралии. Но при первом знакомстве принимаешь матушку Марию за монахиню из Саратовской глубинки, — настолько богат её русский. Когда же стайка черноглазой детворы кружится вокруг неё и, щедро одаренная звонкими шекелями, несётся прочь, узнаёшь, как хорош её арабский. Расплачиваясь в лавке с усталым иудеем, она торгуется на иврите, заблудившейся в лабиринтах города иностранке отвечает на чистом английском и учтиво раскланивается по-гречески со знакомым батюшкой.
Она так и останется в памяти неким собирательным образом этого города. Разная, но удивительно цельная, живущая в Иерусалиме — австралийская монахиня с русской душой. Матушка Мария, украинская сестра Елизавета из монастыря Марии Магдалины и Ирина, тоже бывшая украинка из Паломнического центра — эти три жены-мироносицы покажут нам город Христа. Их сосуды полны масла до краёв, и этого света хватит, чтоб осветить дорогу.
***
Уже никто никогда не войдёт в Иерусалим путём Христа. Золотые ворота, которыми Иисус входил в Город, давно замурованы...
А тогда на месте нынешнего арабского кладбища был просто зелёный холм, весь усыпанный народом, встречающим у городских стен Царя. Он вошёл в Иерусалим, как входят победители, не кичащиеся своей победой, с миром. Его сердце не трогали крики ликующей толпы: «Осанна!» Он знал, что пройдет совсем немного времени, и эти же люди будут требовать Его смерти. «Прости им, Отче! Не ведают, что творят!»
Но ещё не названа цена Его крови, и безмятежны Его апостолы. И только Мать интуитивно, сердцем чувствует беду...
Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя, Засохни, язык, в устах моих, если не буду помнить тебя, Если не поставлю Иерусалим во главе веселия моего! (Пс. 136, 5-6).
***
Несколько ограждённых от мира старых оливковых деревьев — это и есть Гефсиманский сад. В этом саду Иисус любил молиться. Вот и в последний раз Он пришёл сюда с учениками. Утомлённые апостолы спали, а Спаситель молился чуть поодаль, и слёзы Сына Человеческого обжигали каменистую почву...
За ним пришли, как за разбойником, ночью. Он не противился и не защищался, покорно пошёл за стражниками. Эти камни берегут отзвук Его шагов. И немного странно оттого, что можно вот так спокойно сидеть на ступенях изломанной временем лестницы Хасмонеев и слушать неторопливый рассказ сестры Елизаветы. Но только отец Исаакий открывает Евангелие — мир вокруг сужается до событий той далёкой — или всегдашней? — ночи. И слышно, как потрескивает костёр и Пётр вновь отрекается от Христа. Плач его гулким эхом разносится в тишине палестинской ночи...
***
Последнюю ночь перед распятием Христос проведёт в темнице. Здесь тихо и сумрачно, как в склепе. Сколько стонов и проклятий осуждённых до и после слышали глухие стены этой пещеры? И только Один, не имевший вовсе никакой вины, в тихой молитве готовился здесь взять на Себя грехи всех.
***
В одном из лабиринтов-рукавов старого города — рядом с домиком, принадлежавшим, по преданию, праведным Иоакиму и Анне — католический храм в честь матери Богородицы. Матушка Мария недолго говорит с блюстителем этих мест по-арабски, и мы беспрепятственно идём дальше. Здесь податливое мысли и времени пространство опять расступается — и под нами, метрах в шести, целый затерянный мир. Остатки белых византийских колонн — не что иное, как руины древнего храма, быть может, ещё равноапостольной царицей Еленой возведённого на месте Овечьей Купели. Той самой, где Христос исцелил расслабленного, 38 лет чаявшего этой милости Божией!
На выбеленных временем и солнцем камнях — алые россыпи крошечных маков. Матушка говорит, что такие растут только здесь, на Святой Земле, их называют каплями крови Христовой. Ещё пару метров вниз — и палящий зной сменяется прохладой. Вот оно — сердце Овечьей купели, отсюда вытекала в купальни вода, возмущаемая Ангелом. И первый, кто опускался в воду после движения воды, исцелялся. Мне почти столько же лет, сколько пролежал здесь тот бедный евангельский расслабленный в ожидании исцеления, и я так же жажду чуда...
***
Пёстрая городская толпа растекается лабиринтами узких улочек. Все они ведут к Лобному месту. Впереди — трое приговорённых к смерти, подгоняемые стражниками. Крест Христа тяжелее других, Он падает и снова идёт, и Симон Киренейский подставляет своё плечо под Крест. И у порога Судных врат ещё можно изменить приговор. Но никто не выступит в защиту Осуждённого.
Он пройдёт этот путь до конца.
Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23, 37-39).
***
Трижды разрушали святой Город до основания, и трижды, как птица Феникс, возрождался он из пепла. То`т город погребен под многометровым культурным слоем, и теперь мы не можем пройти точно по тем улицам, по которым Спаситель шёл на смерть. В этой части города теперь оживлённый восточный базар. И кажется, пёстрая толпа безучастна к событиям двухтысячелетней давности. Группа туристов из Кореи поочерёдно позирует с крестом на плечах фотографу. И крест, и путеводитель по дороге Скорби, и сотни открыток, брелочков и прочих «святых» сувениров с изображением Христа — всего лишь товар. Торговцы, которых Он однажды выгнал из Храма, вернулись сюда снова. Быть может, и Он, неузнанный, ходит улочками Иерусалима и плачет о Городе, не узнавшем времени своего посещения?
***
Справа от входа в храм Гроба Господня — невысокая, но крутая лестница. Там, наверху, — Голгофа. Раньше здесь был холм, высокий ровно настолько, чтобы каждый желающий мог видеть распятого. Чужая смерть должна назидать. Этой казни ждали с особым нетерпением.
Чуть поодаль стояли и плакали три Марии: Мария Магдалина, Мария Клеопова и Мария — Мать Иисуса. Что чувствовала каждая из них? Что чувствовала Та, Которая выносила Бога под сердцем и теперь, онемев от скорби, смотрела на Его страдания?
Толпа глумилась и кричала. Как Он посмел называть Себя Царём, Этот Иисус из Назарета? «Распни Его!» Только один из разбойников, распятый одесную Спасителя, узнал в Нём Царя: «Помяни меня, Господи, в Царстве Твоём»... Чуть слышно вторю словам благоразумного разбойника. Здесь людно, стайка паломников толпится у Креста. Но почему то страшно нарушить звенящую тишину этого места, самую страшную тишину в мире, поглотившую и крики толпы, и дыхание Матери, и стоны умершего за меня Бога. Свершилось!
И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: ...придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя... и разорят тебя... и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего (Лк. 19, 41-44).
***
Всего несколько шагов — и Кувуклия, Царская опочивальня, небольшая часовня тёмно-розового мрамора. Здесь почил до времени Царь царей и Господь господствующих. Тихо, словно боясь разбудить Спящего, крадутся ко Гробу бесчисленные паломники. Вот и камень. Он уже отвален, и узкая полоска света освещает каменное ложе. «Господи! Прости и спаси!» — только и успеваешь выдохнуть в тишину маленькой пещеры, ставшей Центром огромной земли, всего мироздания и моего маленького грешного сердца, которое неровно бьётся в моих висках. «Быстро, быстро!» — коротко и строго торопит усталый греческий монах. Пора. Надо дать возможность другим склониться в молитве над скорбным ложем.
...И побежит, не чуя под собой ног, Мария Магдалина к ученикам Христовым, и вложит апостол Фома свои персты в Господни раны, и гулким эхом прокатится по всей земле радостное «Христос воскрес!» И тысячи мучеников отдадут жизнь, не раздумывая, за это знание, и тысячи праведников не узрят смерти, потому что Он победил смерть! И падёт Кровь Невинного на сынов Израилевых, и не оставят камня на камне завоеватели Иерусалима, и будут стараться стереть с лица земли саму память о Нём. Но Он, как обещал, пребудет с нами — во все дни, до скончания века.
***
Я стою посреди шумной площади, я прощаюсь с Городом, ставшим, а вернее, всегда бывшим мне родным. В его терпком воздухе растворилось и моё дыхание. Не знаю почему, но я уверена, что вернусь сюда снова.
Сидим мы летним вечером у костра, печём картошку, а капитан второго ранга, приехавший в Оптину пустынь из Владивостока, рассказывает свою историю:
– Каждый отпуск мы с женой ездили в Крым, но сначала заезжали в Псково-Печерский монастырь к своему духовному отцу Иоанну (Крестьянкину). Приезжаем однажды в монастырь, а там с грузовика гуманитарную помощь раздают – большие такие коробки, тяжёлые. Взял и я для себя коробку. Иду с ней по монастырю, а батюшка Иоанн увидел меня в окно и машет рукой, приглашая зайти к нему.
Захожу к нему в келью с коробкой в руках. А батюшка спрашивает:
– Ты что, нищий?
– Нет, батюшка, хорошо зарабатываю. Машину новую недавно купил.
– Так почему ты берёшь чужое – то, что предназначено больным и нищим? Открой коробку.
Открыл я коробку и ахнул – там одни булыжники.
– А теперь, – говорит батюшка, – иди и отдай эту коробку первому встречному нищему.
Вышел капитан от батюшки, и первой ему встретилась нищенка Шурочка. А Шурочка – дитя разумом, на голове вмятина, один глаз вылез из-под век, и глазное яблоко как шишка торчит. Но более бесстрашного человека я ещё не встречала. Шурочка не боится в мороз и зной жить под открытым небом, хотя её регулярно приглашают к себе домой православные, уговаривая пожить у них. А Шурочка поживёт у них день-другой и убегает. Почему-то ей надо сидеть у церкви и просить милостыню – хотя какая милостыня, если Шурочка ничего не понимает в деньгах и ценит лишь фантики от конфет? Мальчишки отберут у неё, бывало, деньги, а Шурочка лишь равнодушно посмотрит вслед. Но стоит кому-то посягнуть на её фантики, как Шурочка хватает камень и бросается на обидчика.
Отдал капитан коробку Шурочке и на всякий случай отбежал подальше: вдруг запустит в него булыжником? С неё станется. А Шурочка открыла коробку и заулыбалась от счастья: в коробке сыр, сервелат, сгущёнка, а главное – конфеты в нарядных фантиках.
– Никогда бы не поверил, если бы не увидел всё своими глазами, – закончил свой рассказ капитан.
– Для Бога невозможного нет, – сказал послушник из Н-ского монастыря, приехавший в Оптину пустынь на совет к старцу. – Помните, что сказано в притчах: «Благотворящий нищему даёт взаймы Господу». Вот у нас в монастыре был любопытный случай в этой связи.
И послушник стал рассказывать свою историю.
* * *
К сожалению, в этой истории всё легко узнаваемо. А потому, избегая соблазна хвалить или хулить кого-то, передам рассказ послушника в обобщённом виде. В некотором царстве, в некотором государстве в одном старинном монастыре отправили в отпуск отца эконома. А тот на время своего отсутствия поставил управлять монастырским хозяйством своего заместителя, молодого послушника, получившего блестящее экономическое образование в Англии. Сам отец эконом был из практиков – всё знал, всё умел, а получить образование не случилось. Правда, всю жизнь он тянулся к знаниям и буквально благоговел перед своим учёным помощником.
Просматривает тот, бывало, по интернету биржевые новости, изрекая нечто мудрёное о падении индекса Доу-Джонса, а отец эконом интересуется:
– А своими словами это как?
– А своими словами, батюшка, нам за электричество уже нечем платить, а вы разбазариваете всё на прихлебателей. Знаете, сколько стоит прокормить одного нахлебника? Вот, пожалуйста, у меня всё подсчитано. А сколько таких нахлебников в монастыре?
Нахлебников, действительно, было много. Бомжи и нищие облепили паперти храмов, а ведь в обед потянутся в трапезную, чтобы получить свою тарелку супа. А ещё помогали немощным старицам, работавшим прежде в монастыре. От юности они безвозмездно служили святой обители – пекли просфоры, мыли полы, готовили в трапезной, а потом состарились и стали болеть. И отец эконом старался помочь им дровами, выписывал к празднику продукты со склада, а в трапезной сажал на самое почётное место.
Были, наконец, в обители и такие хитрованы-паломники, что умудрялись подолгу жить в монастыре, отлынивая при этом от работы. А порядок в монастыре простой – три дня ты гость, а потом иди работать на послушании. А они поработают день-другой и идут жаловаться монастырскому врачу – здесь болит, там колет. А потом начиналось общее расслабление организма с широко известным диагнозом: лень перешла в грипп. Что поделаешь? В любом обществе есть немощные, хворые люди, но и их питает Господь.
Монастырь всегда кормил болящих и нищих, и обитель не зря называли святой, ибо в годину бедствий монахи сами голодали, но делились последним куском хлеба с обездоленными. А теперь эти древние заветы святости вступили в неодолимое противоречие с рыночной экономикой. Как теперь прокормить нахлебников, если цены на продукты запредельные, налоги грабительские, а за электричество действительно задолжали?
Собственно, отец эконом потому и согласился поехать в отпуск, что вдруг остро почувствовал – его время прошло. И неучи, привыкшие хозяйствовать по старинке, должны уступить своё место таким блестяще образованным молодым людям, каким был его помощник. Пусть покажет себя в работе, а ему, старику, пора на покой.
И учёный эконом себя показал. В первый же день он ввёл одноразовые пропуска в трапезную для штатных монастырских рабочих и для паломников, действительно трудившихся на послушании. Раздавать пропуска поручили древнему монаху Евтихию, уже настолько отошедшему от жизни, что он лишь молча молился по чёткам, и взять у него пропуск мог любой желающий. Словом, первыми обзавелись пропусками именно хитрованы. А рабочие монастыря то ли не знали о пропусках, то ли знали, но ведь некогда бегать по монастырю в поисках отца Евтихия – работа встанет! А в обеденный перерыв обнаружилось – в трапезную без пропусков никого не пускают. И у дверей трапезной собралась большая возмущённая толпа.
Помощник эконома вкратце объяснил толпе тот новый распорядок, когда бесплатное питание отныне полагается лишь тем, кто сегодня работает в монастыре, а посторонним в трапезную вход воспрещён. И тут все, не сговариваясь, посмотрели на бабу Надю, в тайном постриге монахиню Надежду. Сорок лет она проработала в трапезной монастыря, кормила и утешала людей, а теперь тихо угасала от рака в онкологическом центре. Собственно, баба Надя выпросилась в отпуск из больницы не ради бесплатных монастырских щей – ей хотелось перед смертью проститься с родной обителью и подышать таким родным для неё воздухом. Главный инженер монастыря тут же предложил бабе Наде свой пропуск в трапезную, но она лишь молча поклонилась ему и молча же ушла. И было так тягостно смотреть ей вслед, что не один человек тогда подумал: вот проработаешь всю жизнь в монастыре, а потом тебя вышвырнут вон, как старую ветошь, и даже обозначат словами – ты отныне здесь посторонний, а посторонним вход воспрещён.
Позже, конечно, сочинили небылицы, будто в монастыре был бунт и усмирять его вызвали спецназ. Разумеется, ничего подобного не было. Народ в монастыре в основном смиренный. Первыми смирились и ушли нищие, понимая, что монастырь не обязан их кормить. Бомжи, будучи людьми абсолютно бесправными, тоже ни на что не претендовали. Их и раньше из-за неопрятности не пускали в трапезную, но через специальное окошко в притворе выдавали по миске супа и хлеб. На этот раз заветное окно не открылось и бомжи, потоптавшись, ушли. Даже рабочие монастыря особо не роптали, но вместо того, чтобы отправиться за пропусками к отцу Евтихию, они пошли в ближайший гастроном, купили там кое-что покрепче лимонада и, как говорится, загуляли.
Словом, помощник эконома бился как рыба об лёд, пытаясь залатать дыры в монастырском бюджете: резко сократил расходы на питание за счёт введения пропусков, отказал в материальной помощи детдому и прочим просителям, а также ввёл систему платных услуг. Например, если раньше монастырские трактора бесплатно распахивали огороды многодетным семьям, инвалидам и своим рабочим, то теперь эти услуги стали платными.
Нововведений было много, но тем неожиданней стал итог. Вскоре стало нечем платить даже зарплату рабочим, ибо перестали поступать пожертвования от прихожан. И здесь надо пояснить, что монастырь, говоря по-старинному, был кружечный. То есть во время службы идут по храму монахи с подносами, а люди жертвуют на монастырь от своих щедрот. Раньше на подносах высились горы купюр в нашей и иностранной валюте. А тут ходят сборщики по храму неделю, другую, а на подносах лишь медные копейки.
– Отцы, – спрашивают их, – вы хоть на чай собрали?
– На чай собрали, но только без сахара.
Главное, куда-то исчезли спонсоры. На Луну они, что ли, все улетели? А энергетики, потребовав заплатить долги, вдруг отключили монастырь от электричества. В ту же ночь в монастырь забрались грабители, правда их успели вспугнуть. А наутро оттаяли холодильники и нестерпимо завоняло протухшей рыбой.
Нестроений было столько, что забеспокоились даже животные. Лошади тревожно ржали и лягались. А кроткий монастырский бык Меркурий вдруг поддел на рога отца келаря, и тот лишь чудом спасся, успев залезть на крышу коровника. Залезть-то залез, а слезть не может – бык роет рогами землю и бросается на людей, не подпуская никого к коровнику. Сутки бедный келарь сидел на крыше, умоляя вызвать МЧС. Но в монастыре поступили проще – вызвали из отпуска отца эконома. Первым делом тот пристыдил быка:
– Меркуша, Меркуша, как тебе не стыдно? В святой обители живёшь, а так себя ведёшь?
И Меркуша, устыдившись, ушёл в свой загон. Потом отец эконом велел келарю накрыть в трапезной столы по архиерейскому чину, как это делалось при встрече высоких гостей.
– Что, митрополит с губернатором к нам приезжают? – оживился отец келарь, очень любивший парадные приёмы и умевший блеснуть на них.
– Бери выше, отче!
И келарь почему-то вообразил: к ним едет президент, тем более что переговоры о визите президента, действительно, велись. Надо ли объяснять, какой пир был уготован для столь высокого гостя? Золотистая севрюжья уха, расстегаи с сёмгой, жюльен из белых грибов и рыжиков, блины с красной икрой – всего не перечислишь. Келарь очень старался. И он буквально потерял дар речи, когда отец эконом привёл в трапезную толпу нищих и каких-то страшных калек.
– Батюшка, да что вы творите? – закричал в негодовании помощник эконома.
– А творю я то, что творили наши отцы, – спокойно ответил отец эконом. – Читал ли ты, брат, Житие святого мученика архидиакона Лаврентия?
– А-а, того, что сожгли на костре? При чём здесь Лаврентий?
– А при том, что перед казнью царь потребовал у святого Лаврентия открыть, где спрятаны сокровища Церкви. И тогда архидиакон привёл к царю множество нищих, сирых, больных и увечных. «Вот, – сказал он царю, – главное сокровище нашей Церкви. И кто вкладывает своё имение в эти сосуды, тот получает вечные сокровища на Небе и милость Божью на земле».
После этого пира для нищих что-то изменилось в монастыре. Даже погода будто повеселела. А вскоре в монастырь приехали благотворители и не только с избытком заплатили долги, но и пожертвовали деньги на строительство богадельни.
Конечно, бывают в монастыре и сегодня периоды острой нужды. Отец эконом в таких случаях скорбит и всё же старается помочь обездоленным, памятуя мудрый совет царя Соломона: «Пускайте по водам хлебы ваши, и они возвратятся к вам».
А вот этого пускания хлебов по водам учёный помощник эконома не выдержал и перешёл на работу в банк.
* * *
Костёр догорел, и все ушли спать. И только мы с одной инокиней сидели у едва тлеющего костерка, и совсем не хотелось спать.
– А я ведь к Богу через деньги пришла, – засмеялась вдруг инокиня.
– Это как?
– А так. По образованию я химик, и перед перестройкой наша лаборатория разработала технологию производства красителей нового поколения, лучше и дешевле импортных. Передали мы наши разработки одной фирме, договорившись, что будем получать свой процент с прибыли. А в перестройку фирма обнищала и нашу лабораторию разогнали. Где я только потом не работала! Посуду мыла в кафе, торговала фруктами у азербайджанцев. Потом устроилась в книжный магазин. А на прилавке одно бульварное чтиво, гороскопы, магия, и хозяин внаглую пристаёт. Дала я отпор похотливому хозяину, а он избил меня.
Сижу дома злая-презлая и думаю: «Всё, куплю подержанный пулемёт».
– А почему, – спрашиваю, – подержанный?
– Да у меня и на подержанный денег не было. Но я уже до точки дошла – отстреливаться хочу. Тут приходит Наденька, соседка сверху. Хорошая девушка, скромная, добрая, в медицинском училище на пятёрки учится. Да случилась с ней по неопытности беда – ждёт ребёнка, а жених бросил. Мать-уборщица её из дома выгнала, требуя, чтобы шла на аборт. Дескать, сами живём на копейки, а ещё ребёнка кормить? Стонет Наденька в голос, заливается слезами. Жаль ей, сердечной, убивать ребёночка, а только, видно, выхода нет. И тут я так разозлилась, что уже расхрабрилась: Надя, говорю, запомни: русские живьём не сдаются. Да прокормлю я тебя с ребёночком. Не убивай малыша, я вас прокормлю!
Отдала я Наде все свои деньги до копеечки, до сих пор помню эту сумму – 507 рублей 20 копеек. Кстати, Наденька потом замуж вышла и ещё двоих родила. А я осталась тогда без денег, даже хлеб не на что купить. Ладно, думаю, займу у соседки снизу. Спускаюсь вниз, заглянула по пути в почтовый ящик, а там перевод на 50 720 рублей. Оказывается, та самая фирма выжила и, получив прибыль от наших красителей, перечислила нам процент. Но меня поразили даже не деньги, а эта мистика цифр: отдала я на ребёночка 507 рублей 20 копеек, а перевод на ту же самую сумму, но уже с нулями. И тут я заплакала, вспомнив покойную маму. Мама у меня верующая была, всегда бедным помогала и нас учила: «Всё отдал – богаче стал». Только раньше я в Бога не верила, а тут не пойму, что со мною творится – будто мама со мной говорит.
Зашла я в церковь помянуть маму, а там приглашают на экскурсию в Шамордино. Поехала я в Шамордино на день, а задержалась там на год. Монастырь в ту пору ещё только начинали восстанавливать, бедность была невероятная. А тут приезжает в Шамордино один бизнесмен и предлагает монастырю заняться коммерцией, организовав производство сувениров. А я в производстве понимаю. Придвинулась ближе и внимательно слушаю – вполне грамотный бизнес-план с предложением штамповать значки с изображением святых и выпускать полиэтиленовые пакеты с видами монастыря. Затраты копеечные, рабочая сила в монастыре бесплатная, и вполне реально, как утверждает бизнесмен, зарабатывать на этом миллионы. А мать игуменья спрашивает сестёр:
– Что, нужны нам такие миллионы?
– Нет, матушка, – отвечают, – не нужны. Богу и мамоне служить невозможно.
Я про себя возмущаюсь: как это им не нужны миллионы, если в монастыре нищета? Только позже мне открылся смысл того соблазна, когда монастыри пытались превратить в коммерческие предприятия. А тогда мы ушибленные были коммерцией и мечтали разбогатеть. Вот был у меня друг, большой любитель Достоевского. И любил он порассуждать о том, что Бог и вся высшая гармония мира не стоят единой слезиночки ребёнка. А в перестройку он спекулировал просроченными лекарствами и про слезинку уже не вспоминал.
В монастыре всё было другое – непривычное и пока непонятное. Помню, работала со мной на послушании девушка из Сербии Здравка. От сестёр я знала, что на войне у неё убили жениха, мать с отцом и братьев. У меня бы сердце разорвалось от горя, а она работает и поёт: «Христос воскресе из мертвых!» Как можно петь, потеряв близких? Хотела задать ей этот вопрос, но постеснялась. А Здравка без слов меня поняла и говорит:
– Знаешь, когда нас убивали, то стало понятно: надо выбирать – хлеб или крест. И когда мы выбрали крест, сердце стало радостным и свободным.
А ещё меня поразил один случай. В монастыре работала бригада православных мастеров с Украины. И ради Господа нашего Иисуса Христа они брали за работу совсем дёшево, хотя работа была дорогостоящей – надо было перекрыть крышу храма и установить крест. На Пасху и на Троицу украинцы ездили домой, чтобы повидать свои семьи и передать им заработанные деньги. На Украине тогда трудно жилось и люди очень нуждались. И вот перед Троицей собрались они ехать домой, а в последний момент обнаружилось, что монастырю не перечислили обещанные деньги и заплатить рабочим нечем. Что случилось, непонятно, и когда будут деньги, неизвестно. Мать Амвросия плачет и стыдится объявить рабочим, что напрасно их семьи ждут кормильцев с деньгами. А рабочие уже пришли в бухгалтерию за зарплатой, и такие они радостные. Мать Амвросия укрылась от них в храме, пала ниц пред иконами и плачет так, что пол уже мокрый.
Входит тут в храм женщина с большим узлом, в котором увязаны, похоже, буханки хлеба.
– Кому, – спрашивает, – отдать?
– Отдайте за свечной ящик, – говорит ей мать Амвросия, а сама всё плачет.
Наплакалась, наконец, развязала узел, а там пачки денег в банковской упаковке. Отнесла она быстренько деньги в бухгалтерию и бросилась догонять ту женщину. Весь монастырь обыскали, а никто этой женщины не видел, и привратница утверждала, что ни одна женщина не входила в монастырь и не выходила из него в эти часы. Сколько же дивного я видела в Шамордино! А когда над храмом установили крест, то над ним воссиял столп света.
…Инокиня замолчала, и в тишине стало слышно, как в скиту ударил колокол, обозначая, что через пятнадцать минут, в два часа ночи, начнётся полунощница.
– Ох, на полунощницу опоздаю, пойду, – спохватилась инокиня. – Простите меня, что заболтала я вас.
Наталья
Азовия
Пост N: 1682
Откуда: Украина, Мариуполь
Отправлено: 23.04.09 03:22. Заголовок: Очень душевная тема!..
У ног Спасителя вселенной Его Святая Мать стоит, И ангел, светом озаренный, На Искупителя глядит. Всех херувимов он прекрасней И всех архангелов светлей; Венец его блестит всех ярче Сияньем солнечных лучей. Но он безмолвен… Песнь святую В небесном хоре он поет И Богу трепетной рукою Златую чашу подает. В той чаше слезы покаянья Всех согрешивших на земле, Но сохранивших упованье В своей измученной душе. «Прощенье» - имя серафима, Он слезы грешников хранит И с чашей той у ног Христовых Безмолвно день и ночь стоит.
Не будь как все. Не будь,не будь,не будь! Толпа - темна. Толпа - всегда стихия. Имей свое лицо, Свой ясный путь, Живи как должно, А не как другие! Толпа распяла светлого Христа, Толпа его души не разглядела, Хотя и Понтий даже неспроста Уразумел,что тут нечисто дело. Но отступил перед слепой толпой, Послав Христа на страшную кончину, Легко взмахнул недрогнувшей рукой Пред чистым и святым Господним сыном И потому не будь,не будь,не будь Таким как все, А будь угоден Богу, Живи в духовной истинной красе И выбирая верную дорогу.
maler777
постоянный участник
Пост N: 2638
Откуда: Россия, Домодедово
Отправлено: 24.04.09 10:53. Заголовок: Христос Воскресе! л..
Христос Воскресе!
ледиНатальяzubari Стихотворение!Старца Николая Гурьянова(ныне почившего)
СВЕТЛОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ
Весть, что люди стали мучить Бога, К нам на север принесли грачи... Потемнели хвойные трущобы, Тихие заплакали ключи. На буграх каменья обнажили Лысины, прикрытые в мороз, И на камни стали падать слезы Злой зимой ощипанных берёз. И другие вести, горше первой, Принесли скворцы в лесную глушь: На кресте, распятый, всех прощая, Умер Бог, Спаситель наших душ. От таких вестей сгустились тучи, Воздух бурным зашумел дождём. Поднялись, морями стали реки, И в горах пронесся первый гром. Третья весть была необычайна: Бог воскрес, и смерть побеждена! Эту весть победную примчала Богом воскрешённая весна... И кругом луга зазеленели, И теплом дохнула грудь земли, И, внимая трелям соловьиным, Ландыши и розы зацвели.
Каждый видит в слове «семья» что-то свое. Для меня семья – вся моя жизнь. Вот моя мама тщетно старается научить меня правильно писать письменную букву Х, «вредные» половинки никак не хотят соединяться. А вот нарядная, душистая новогодняя елка, и мы с сестренками устраиваем под ней уютный «домик». Папа тоже тут, рассказывает нам витиеватую волшебную сказку. А вот принесенное дедушкой пасхальное яичко, алое с резным золотым крестом. И снова мама, плачущая над моей разбитой первой любовью. Воспоминания, воспоминания… На сердце становится тепло и немного грустно, слезинки просятся на волю. И я тихо молюсь за упокой своих родителей.
Теперь и я – мама. Со старшим сыном пишу доклады о шелкоткачестве в Китае, с дочкой-первоклассницей пишу все ту же букву Х, а самому маленькому читаю вечную «Курочку Рябу» и «Муху-Цокотуху».
Рождение семьи – какое это удивительное таинство! Хорошо помню день своей свадьбы: мне – 21 год, мужу – 23. Молодые и самоуверенные. Муж берет меня на руки и несет на 9-й этаж. Радость и ликование! Женина мама робко отзывает его в сторонку и вместе с отцом благословляет на семейную жизнь иконой Николая Чудотворца. А я неверующая, некрещеная, отношусь к этому как к народному обычаю, не понимая, что именно в этот момент Господь простирает Свою руку над нашей зарождающейся семьей. Спустя 12 лет мы повенчаемся. Оказалось, день нашей свадьбы (2 марта) и день венчания (25 мая) – это дни прославления Церковью одного и того же святого – священномученика Гермогена, Патриарха Московского и всея Руси. «Чудны дела твоя, Господи!». На семнадцатую годовщину мы с мужем, не сговариваясь, пишем друг другу: «Благодарю Бога, что мы вместе». Так вот что значит «едина плоть»!
Самой большой трагедией в нашей семье было отсутствие детей. В течение долгих 6 лет мы бесконечно лечились и ждали, ждали, ждали…Муж, имея веру с то самое горчичное зерно, взывал к Небу. И вот робкая, затаившаяся радость – кажется, сбылось. Поверить в беременность мы с мужем смогли, только когда наш малыш стал аккуратно толкать мамин животик. Но как много боли и скорби ждало нас впереди. Вот он, мой долгожданный сыночек, лежит в реанимации и не хочет самостоятельно дышать. Помню страх и чувство оцепенения, и снова молитва мужа. Сыночек выжил, но началась отчаянная борьба за его здоровье. В 1,5 года нас направили на операцию. И здесь началась моя трудная и долгая дорога к Богу. Молитвы не было, но появилось чувство обиды по отношению к Тому, Кого «нет». А муж по совету очень близкой нашей подруги брал сына и нес на Причастие. Извечный вопрос: «За что?» – терзал мою душу. И только сейчас я понимаю: спрашивать надо не «за что?», а «для чего?». Тогда все становится предельно ясно и просто. Димке было 2 года, мы лежали в очередной больнице, сердце рвалось отчаянием. Среди хаоса мыслей зазвучала одна, настойчиво и громко: «Я хочу верить! Люди не могут мне помочь». И наш Милосердный Господь, зная человеческую немощь, принял и это дерзкое требование.
Я, как добросовестная студентка, стала читать Библию. Но как я ее читала! Все казалось неправильным и несправедливым, сердце и душа отчаянно сопротивлялись. Но, подойдя в своем чтении к концу Ветхого Завета, я сдалась: «Прав Ты был во всех путях Твоих, Господи!».
Прошло еще 2 года, сын встал на ноги и окреп. Узнав о второй беременности, я, уже не сомневаясь, приняла Крещение. Впервые исповедалась и причастилась накануне родов. Утром причастилась, а в ночь родилась наша дочка. Вся семья начала воцерковляться. Дети очень органично росли в Церкви. Дочери было 1,5 года, когда ее голос звенел, перекрывая всех молящихся в храме: «Воистину Воскресе!». Мы же с мужем часто получали от них уроки веры – детской, искренней и чистой. Мы не однажды видели, как скоро Бог отвечал на их молитвы.
В 2005 году наш старший сын затосковал до слез, уж очень хотелось ему маленького братика. Наши с мужем прагматичные житейские увещания не имели успеха. «Буду молиться»,– сказал он нам обиженно. И уже в январе 2006 года родился наш Рыжик, вымоленный младший братик.
Вспоминаю и другой случай. Сын вернулся из магазина в слезах, на него напал мальчик постарше и требовал денег. Собрав все свои душевные силы, советую Диме помолиться за этого мальчика. Но честно скажу, сама мало верю в то, что это как-то поможет. Но через 2–3 месяца сын влетает домой окрыленный:
– Мам, я видел его.
– Кого?
– Ну того мальчика, который напал на меня. Помнишь?
Еще бы мне не помнить!
– И что? – сердце неприятно замирает.
– Он попросил у меня прощения. Я ведь молился за него Богу. И вот видишь.
Я вижу свое маловерие, свою духовную немощь, отворачиваюсь и плачу: «Слава Тебе, Боже!».
Укладываю детей спать, и дочь неожиданно спрашивает:
– Мам, а на небесах ты покажешь нас своей маме?
Я задумываюсь: мама умерла, не дождавшись моих деток. Ни одного из них она не видела.
– Обязательно покажу,– наконец отвечаю я.
– А она обрадуется?
– Ну конечно! Она очень сильно переживала за меня, что у меня нет детей.
Глазенки сияют от счастья:
– А я когда ложусь спать, иногда молюсь за твою маму и за дедушку Борю.
В разговор вступает сын:
– Мама, а вы молитесь за сына тети Тани?
Месяц назад он был на его похоронах.
– Да, сынок.
– Я тоже молюсь,– задумчиво говорит он.
А я радуюсь, видя первые росточки любви к людям.
Нужно ли детям ходить в храм? Да, да, да! Дочери было 2,5 года, когда мы с ней, проводив старшего в школу, пошли в храм. По дороге моя дочь расшалилась, вырвалась и побежала по высоким ступеням храма и в итоге – упала. Я же, пылая от негодования, под пронзительный крик: «Я хочу в храм! Я хочу к Боженьке! Я больше не буду!» – унесла ее. Всю дорогу до дома она проплакала, а я думала, что это будет ей уроком. Но урок оказался для меня. Буквально через несколько дней я так сильно порезала ногу, что не смогла выходить из дома. На Вербное воскресенье муж с детьми уехал в храм, а я плакала и повторяла: «Я все поняла. Прости меня, Господи». В тот год на Пасху Господь так и не допустил меня к Причастию.
А вот и наш трехлетний непоседа и отчаянный шалунишка. Следим за ним все вместе, но уследить не можем, что-нибудь да натворит. Но сейчас он достает довольно потрепанный «Молитвослов для самых маленьких» и старательно раз пятнадцать подряд выводит: «Богородице Дево, радуйся…». Старшие умиляются: «Пап, мам, слышите? Молитвенник наш». А вот он сидит за столом, старательно лепит из пластилина шарики и поет: «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боже». Я стою за его спиной и улыбаюсь: «Всякое дыхание да хвалит Господа!».
Листаю странички своей памяти, как много их: трудных и скорбных, радостных и светлых, печальных и тревожных, приятных и нежных. Это и есть наше семейное счастье. Заходим с мужем в детскую: белые, пушистые, сладкие наши детки мирно посапывают, разметавшись во сне. Мы смотрим на них и улыбаемся: «Слава тебе, Господи!». Тихо благословляем и закрываем дверь. Завтра новый день, полный забот, хлопот и суеты, еще одна страничка нашей счастливой семейной летописи.
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 6955
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 08.06.09 14:50. Заголовок: Это не рассказ, а ст..
Отправлено: 11.06.09 11:58. Заголовок: Вера Снится мне ночн..
Вера
Снится мне ночной причал На родной реке. Веры тонкая свеча У тебя в руке. Ты пойми, что в этой мгле Нет ни близких, ни родных, Что несчастных на земле Больше всех других… Разве знали в детстве мы, Веря в Божий свет,— От тюрьмы да от сумы Нет зарока, нет… Только птицы прокричат, Только вздрогнет вдалеке Веры тонкая свеча У тебя в руке. …Ты поверь в иную жизнь На иной меже, Ты поверь и помолись О моей душе. Есть непознанная даль. Ты поверишь, ты поймёшь: Есть любовь, и есть печаль, Остальное — ложь. Всё мне снится по ночам: В дальнем далеке Веры тонкая свеча У тебя в руке. От небесного луча, Что на грешный мир пролит, Веры тонкая свеча В темноте горит…
Николай Добронравов
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 6984
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 13.06.09 00:07. Заголовок: Фархат, слышала как ..
- Вчера у Светы… умер ребенок, - слова звучали в трубке, как сильные и резкие удары барабана. Хотелось отделаться от этих звуков, нажать кнопочку и не слышать страшную новость. Но разве события в жизни можно изменить простым нажатием кнопки на телефоне… Я продолжала слушать и приходить в ужас от известий. Мой знакомый доктор, благодарность к которому за умелое и участливое принятие родов жила в моей душе, доктор, проработавший в акушерстве не одно десятилетие, вдруг повел себя безответственно… Доктор, которого я всем хвалила за мастерство и поэтому советовала рожать только у него, допустил страшную халатность. Он вышел в самый ответственный момент родов в коридор, чтобы… ответить на звонок своего мобильного телефона. Акушерка была новенькая и не смогла все сделать правильно… Малыш прожил всего три дня. Единственное, чем смогла в эти дни помочь несчастная мать своему ребенку, это позвать в реанимационную палату священника для крещения. Знакомые искали виноватых, помимо медперсонала в смерти ребенка винили и меня. Они были правы и не правы… Правы были в том, что я своей болтовней направила Светлану рожать именно в ту больницу и к тому доктору, но за развитие событий я не могу взять на себя ответственность… Хотя после этого случая я научилась молчать и теперь очень боюсь кому-нибудь что-либо советовать. Особенно в важных делах. - Как Бог даст, так и будет, - отвечаю, а на меня смотрят с подозрением и считают, что на самом деле я так не думаю… Но я искренно думаю именно так. Мы можем искать лучшую больницу, лучшего врача, заплатить большие деньги… - но будет все равно не по-нашему… Родные и знакомые советовали Светлане подать на доктора в суд, их силами даже была создана медицинская комиссия, которая составила документ, подтверждающий вину врача в гибели ребенка. Любая мать хоть раз в жизни неслась с кулаками на обидчика своего дитяти, а здесь не просто обидели, здесь хуже… И все бы поддержали, что она подала в суд и расправилась с обидчиком своего ребенка, но бедная Светлана не жаждала мести… Она не стала выдирать «око за око». Света даже попыталась поступить как Православный человек… попыталась простить. Но не смогла… Со второй беременностью Светлана встала на учет в дорогую платную клинику. Ей хотелось какой-то защиты для себя и малыша, и эта защита виделась ей во врачах, которым хорошо заплатила. Врачи же нашли, что ребенок Светы слишком большой, и настаивали на кесаревом сечении. Бедного малыша столько раз просвечивали на УЗИ, измеряли и сверяли его параметры по цифрам, которые кто-то установил нормами, что замученная Светлана согласилась с доводами врачей. Она поверила, что не сможет родить такого «великана» сама… Православные родственники и знакомые молились Господу, чтобы Он открыл Свою Волю, и, если есть возможность, чтобы Светлана родила сама… На праздник Иоанна Богослова Светлане уже было тяжело ходить со своим увесистым животиком, но пропустить службу ей не хотелось. В этот светлый день она пришла помолиться в храм и не собиралась ни исповедоваться, ни причащаться. Как-то так вышло, что подошел священник и посоветовал Светлане исповедаться. А после службы сам вдруг остановил ее и сказал: - Благословляю на роды… - Так, батюшка, мне врачи не разрешают самой рожать, хотят кесарить… Говорят, плод очень большой. - Рожай, радость моя, рожай… В тот же вечер, около десяти часов, отошли воды, и под праздник Николая Чудотворца Светлана родила мальчика. И был он совсем не великан, а средних размеров малютка, всего-то на три с половиной килограмма. Рожала она без всяких знакомых и платных врачей, в скромной родовой палате простой больницы. - Доброе утро, мамочка, как себя чувствуете? - войдя в палату, спросил дежурный доктор, проводивший обход через день после родов. Как радостно слышать к себе такое обращение. Зваться мамочкой было Светланой выстрадано, вымолено и выплакано… И вот она - мамочка. Света заулыбалась и уже что-то начала весело отвечать, взглянула на доктора, и слова повисли в воздухе… Он сильно осунулся, сморщился, как высушенный гриб, голова будто втянулась в плечи, его очень трудно было узнать… но только не ей. Перед Светланой стоял доктор, по вине которого погиб ее первенец. И надо же так Богу было устроить, что именно он назвал ее мамочкой. Ей захотелось плакать от жалости к себе, к погибшему ребенку, и даже к этому доктору. В эти минуты смятения и счастья Света перестала держать зло в своем сердце и простила этого несчастного. Что думал при этом доктор, никто не знает. Достоверно известно, что в той модной клинике он больше не практикует, да и здесь роды больше не принимает, лишь проводит послеродовые осмотры. Они говорили только по делу, но всматривались друг в друга… и потом все-таки настало молчание. В том молчании было больше смысла, чем во всех словах мира, во всей пустой человеческой болтовне. В том молчании родилось прощение… - самое ценное и радостное, что могут подарить непослушные дети своему любящему Небесному Отцу. Нет, никогда уже не забыть Светлане того страшного дня, когда у нее отняли дитя по чьей-то небрежности, халатности, по чьему-то недосмотру. Никогда. Но сердце ее уже не будет сжиматься от душащей боли и стучать в такт земной справедливости и жаждать возмездия… Слезы не будут молить об отмщении. Наступила вдруг тишина. Она наконец стала… мамочкой. Ребенок спал на ее руках. Доктор тихо вышел из палаты, стараясь не скрипеть половицами.
Ольга Круглова 11.06.2009
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7000
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 17.06.09 13:47. Заголовок: О злых церковных ста..
Ольга сидела за прилавком свечного ящика храма Всех Святых и тихо плакала. Служба закончилась, прихожане разошлись. Ушёл и батюшка. В храме был полумрак. Горели лампадки на кануннике и у Распятия.
Уже полгода Ольга стоит за свечным ящиком по воскресным дням. Работает во славу Божию, помогает храму по благословению священника. Раньше в церковь ходила она по большим праздникам, но вот пришлось обратиться к Господу с просьбой – дети поступали в институт. И стала она заходить в храм чаще. То свечку поставит, то молебен закажет. А потом дети поступили, уехали из дома в большой город. Тоже надо за них помолиться, как-то они там, не обидел бы кто. Так и воцерковилась. И когда отец Василий попросил помочь храму и поработать по воскресным дням в свечной лавке, согласилась.
Теперь уже не представляет себе жизни без любимого храма, маленького, уютного. Такого намоленного и благодатного. Молитва в храме идёт уже 130 лет. В городе это единственный храм, который не разрушили, не превратили в дом культуры или кинотеатр.
Ольгу уважали, отношения на работе в миру у неё были хорошие, тёплые со всеми, и вот вслед за ней в храм потянулись подруги, знакомые, коллеги. Батюшка радовался: «Ну вот и хорошо, сама в храм пришла и людей за собой привела!»
Когда в церкви народу мало было, на клирос шла, научилась петь и читать. В первый раз, когда доверила ей матушка Анастасия Шестопсалмие читать, руки дрожали и голос от волнения прерывался.
Подружилась Ольга с семьёй отца Василия. Чудесная семья! Матушка на клиросе с детства, её мама регентом была, папа – протоиерей. А сейчас сама матушка. И в том же храме с отцом Василием служат, где родители служили.
Батюшка вспоминает, что раньше прихожан в храме было очень много – яблоку негде упасть. Тогда он был ещё не батюшка, просто юноша Вася. Бабушки строгие были, благочестивые. За каждым подсвечником приглядывали, чтобы свечки вовремя потушить, когда догорят.
У каждой бабушки своё место. Как-то Вася невзначай на чужое место встал, так старушка – Божий одуванчик – так его плечом пихнула, что Вася в сторону на два метра отлетел. И сейчас вспоминает – смеётся.
Постепенно ушли бабушки в мир иной. Осталось совсем мало людей этого поколения. А новое поколение не приучено к храму. По выходным сериалы смотрят, в гости ходят. Воцерковляются с трудом, через скорби да болезни.
Но те бабушки, которые ещё остались в храме, по-прежнему зорко смотрят за порядком. Старое поколение крепкое.
Вот из-за одной такой бабушки и плакала Ольга. Даниловна была крепким орешком. Стать богатырская. Характер такой же. Даниловна строго следила за происходящим в храме. Могла рявкнуть на тех, кто одет не по-церковному. Если женщина в брюках или юбка недостаточно длинная – пощады не было. Если кто-то пытался убрать свечку, не догоревшую до конца, могла и по рукам стукнуть. «Если свечку поставили, до конца должна догореть!»
Когда Людмила, которая в храме прибиралась, несколько раз прошла перед Даниловной во время службы, она Людмиле подзатыльник дала: «Нечего во время литургии шастать!» В очереди на исповедь стояла Даниловна, и показалось ей, что близко подошла одна прихожанка к исповедующимся: Даниловна хвать её за руку и так назад дёрнула, что не на шутку испугала.
Так что Даниловну побаивались. Уже и отец Василий её воспитывал, воспитывал, да, видимо, бесполезно. Ольге пока не приходилось с ней сталкиваться. Но вот сегодня и столкнулись. Из-за этого и плакала Ольга. Обидно было до глубины души.
После службы зашла она в сторожку и услышала, как ругает Даниловна Зою, прихожанку храма:
– Ты чего свечки так тушишь?! Ты зачем их переворачиваешь?! Ты тут алхимией в храме не занимайся! Пока я жива, не позволю!
Зоя робко оправдывалась:
– Да я их так тушу, наоборот, хорошо, как будто каждая свечечка Богу кланяется…
– Я тебе покланяюсь! Ты у меня из храма вылетишь и лететь долго будешь!
Ольга не выдержала:
– Зоя Даниловна, вы так всех прихожан разгоните. Главное не форма, а любовь.
Весь гнев теперь обратился на Ольгу:
– Ты здесь кто такая?! Я в этот храм всю жизнь хожу! А ты без году неделя! Я за правду стою! Для меня правда всего дороже! Любо-овь! Знаем мы, какая у тебя любовь!
Ольга недослушала, вышла из сторожки и пошла к себе, за свечной ящик. Вот там она сейчас и плакала. За что её обидели? Она так старалась для храма. Каждого приходящего встречала как родного, чтобы приходил ещё, чтобы ничем радость от встречи с Господом не омрачилась. И вот получила «по заслугам».
Вечером она позвонила матушке Анастасии и пошла в гости. За чашкой чая Ольга опять расплакалась и стала жаловаться отцу Василию:
– Батюшка, вот говорят и пишут про злых церковных старух, наша Даниловна и есть такая. Она только людей распугивает. Ну почему, почему человек всю жизнь в храм ходит и такой злой?
– Злой, говоришь? А давай мы её выгоним! – ответил отец Василий.
– Как это выгоним? – опешила Ольга.
– Очень просто, выгоним, и все дела!
– Батюшка, ты шутишь? Как можно Даниловну выгнать? Она умрёт без храма…
– Ну, если без храма умрёт, то тогда, наверное, не будем выгонять, – улыбнулся священник. – Понимаешь, Оля, Даниловна не злая. Она искренне уверена, что за порядком смотрит. Что можно только так и никак иначе. Шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения. Знаешь, есть такое понятие, как обрядоверие?
– Батюшка, если ты помнишь, у меня университетское образование, – ответила Ольга. – Я недавно читала книгу протоиерея Максима Козлова, он там очень хорошо про обрядоверие пишет.
– Да, Оля, вспомни боярыню Морозову. Мы – внуки тех, кто готов был пойти на костёр за двоеперстное сложение при крестном знамени.
– Да уж, Даниловна и боярыня Морозова – характеры сильные, один типаж… – Оля перестала плакать. Она представила себе картину Сурикова «Боярыня Морозова» с Даниловной в центре на санях и улыбнулась.
– Понимаешь, – неторопливо, обдумывая каждое слово, продолжал отец Василий, – каждая Поместная Православная Церковь в сокровищницу Вселенского Предания вносит своё. Особенное, национальное. Вот, скажем, греки. Они сильны были богословием, богомыслием. Народы Ближнего Востока – древние сирийцы, египтяне – подвизались в монашеском подвиге и аскетике. Патерики читала? Южные славяне свой вклад сделали – просвещение и учительство...
На столе горела зелёная лампа, свет из-под абажура освещал только часть комнаты, и всё казалось уютным и добрым: большой шкаф с книгами, мерцающий огонёк лампадки перед иконами. Оля попробовала душистый чай из большой чашки с розами. Она чувствовала себя успокоенной и умиротворённой. Так хорошо было в этой маленькой комнате, таким теплом веяло от хозяев дома.
Оля задумалась и спросила:
– А Святая Русь ведь тоже что-то внесла своё в эту сокровищницу?
– Конечно, внесла! – оживился батюшка. – Вот ты сказала: «Святая Русь». Это и был многовековой уклад церковного бытия, который вошёл в историю под названием «Святая Русь». Святая в том смысле, что для русских людей святость образа жизни всегда была нормой. Они могли оступаться, нарушать эту норму, но она была, её ценили и признавали.
Матушка налила всем ещё чаю и достала из духовки пирог с яблоками.
– Сейчас будем пирог есть, философы вы мои, – улыбнулась она и разрезала пирог. По комнате разлился запах лета, свежих душистых яблок. И далёкая солнечная Греция показалась ближе.
Оля подумала и добавила:
– А вот говорят, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Я думаю, что это справедливое высказывание. Я читала, что обратной стороной греческого богословия было суесловие о святыне и вещах, превышающих человеческое познание. Вот, например, святитель Григорий Богослов критиковал пустое многоглаголание и говорил, что в его время нельзя было пойти на рынок и купить рыбы без того, чтобы не услышать между торговцами спор об отношении между собой Лиц Святой Троицы.
– Да, Оля, – отец Василий согласно кивнул. – У каждой монеты обратная сторона есть. Обратной стороной нашего церковного уклада стало обрядоверие. Это отодвигание главного, вероучительного, и выход на первый план буквы, чина, обряда. Вот и наши старушки крепко держатся за обряд, за букву. Им кажется, что иначе всё пропадёт, всё погибнет!
Ольга задумалась. Картина Сурикова снова появилась в её воображении. Даниловна в санях строго погрозила ей пальцем: «Всё пропадёт, всё погибнет! Шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения!»
– Батюшка, но ведь Бог есть любовь! – сказала Оля с горечью. – Он сам фарисеев критиковал за то, что они обряд на первое место ставили. Суббота для человека, а не человек для субботы!
Отец Василий улыбнулся и посмотрел на матушку.
– Оля, милая, – вмешалась матушка Анастасия, – ты думаешь, у Даниловны нет любви? Она её проявляет, как умеет. Всё должно быть на своих местах. Вот представь, помрёт Даниловна, кто молодым подскажет, как правильно к иконе приложиться? Как правильно свечку поставить? А тебе самой понравится, если в твой любимый храм без благоговения заходить будут? В неподобающей одежде?
Матушка помолчала и, улыбнувшись, добавила:
– Знаешь, когда я была моложе, меня тоже донимали злые церковные старушки.
– А потом? Они перестали тебя донимать? Как ты этого достигла?
– Оля, я постаралась их полюбить. И постепенно все злые церковные старухи куда-то исчезли. И теперь рядом со мной их нет. Рядом только добрые и верующие бабушки. Понимаешь? Постарайся их полюбить.
– Матушка, легко сказать – полюбить! Как я могу полюбить злую Даниловну?
– Знаешь, оптинский старец Амвросий говорил: «Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё оптинские старцы говорили, что кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их. А у Даниловны жизнь была очень тяжёлая. Пожалей её.
Вечером Ольга долго не могла уснуть. Лежала и думала о словах матушки, как это рядом с ней все злые церковные старухи исчезли и оказались только добрые верующие бабушки. Отчего-то вспомнила студенческую юность. Как в клубе спелеологов занимались, как по пещерам уральским лазили. Вспомнила, как в одной из пещер много было узких лазов – шкуродёров, с каким трудом их проходили. А тоненькая Света, по прозвищу Спичка, удивлялась: «Какие шкуродёры? Всю пещеру облазила, никаких шкуродёров не заметила!» И все смеялись. Оля думала: «То, что мы перестаём воспринимать как проблемы, перестаёт быть для нас проблемами.
Ведь это так просто. Если кто-то тебе подсказывает, как правильно, то можно не обижаться, а просто поблагодарить. А если кто-то с тобой грубо разговаривает, то, возможно, Господь это для смирения попускает? Ведь в храм мы к Господу приходим. Если малейшее препятствие в виде сердитой бабушки нас отпугивает, то какая цена нашему порыву к Богу? Может, это проверка такая наших намерений? К тому же я могу утешить и успокоить людей в храме, если их кто-то обидит».
С тем и уснула.
В воскресенье Оля пришла в храм радостная. А Даниловна, наоборот, стояла в углу, нахохлившись, насупившись, мрачнее тучи. Оля смотрела на неё и внезапно почувствовала острую жалость к Даниловне.
Когда служба закончилась, матушка Анастасия принесла корзинку с просфорами и отдельно большую просфору благословила Ольге. «Матушка, можно, я её Даниловне?»
Оля набрала в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и подошла к Даниловне:
– Зоя Даниловна, прости меня, пожалуйста! Я виновата, что рассердила тебя. Вот тебе просфорочка. С праздником!
И Оля с удивлением увидела, как Даниловна сначала посмотрела на неё недоверчиво, а потом вдруг неожиданно лицо её сморщилось и грозная Даниловна заплакала тонким, детским голосом. Оля сама чуть не разревелась и приобняла бабушку. Погладила её по голове, как ребёнка.
И так они стояли какое-то время рядом, а те, кто видел это в храме, замерли. Потом Даниловна молча взяла просфору и побрела в сторожку. На поздравление с праздником не ответила. И за просфору не поблагодарила. Но Оля не расстроилась. Она шла домой и думала: «А Бог есть любовь».
Через неделю, в субботу, как обычно, Ольга стояла за прилавком свечного ящика. Всё было в храме по-прежнему и немножко иначе. Всю службу Даниловна стояла притихшая. А после службы она подошла к Оле, протянула ей что-то в пакете и, смущаясь, сказала: «Пирог с капустой. Свеженький. Угощайся на здоровье. И помяни моего мужа, убиенного воина Петра».
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7001
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 17.06.09 13:57. Заголовок: И оттуда же... Это п..
И оттуда же... Это про нас всех...
Фабрика добрых помыслов
Лена повторяла эти слова вслух со слезами: «Фабрика! Добрых! Помыслов! Ага, не фабрика, а завод! Концерн! Фирма! Да какие тут можно придумать добрые помыслы?! Они себя ведут просто безобразно, а я тут помыслы добрые про них придумывать буду! Я вам не аскет-подвижник!»
Лена перестала плакать. Задумалась. Да уж, это точно, что она не аскет-подвижник. Как трудно удержаться от осуждения! В мыслях часто устремляешься к высоким материям. А на деле?
Про фабрику добрых помыслов Лена прочитала у Паисия Святогорца. И очень ей понравилось это рассуждение. Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрывать их любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия.
А для этого придумывать добрые помыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что, возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их в жизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрый помысел о таких людях.
Паисий Святогорец приводил пример, который очень понравился Лене. Один человек желал жить в тишине и покое. А рядом с его домом постоянно был шум. И человек очень страдал. Ему казалось, что он скоро сойдёт с ума от этого шума. И тогда старец посоветовал ему включить в работу добрый помысел. Человек долго думал, какой же добрый помысел тут можно изобрести? Наконец, он понял. Конечно, ему мешает шум. Но этот шум мирный. Пусть люди веселятся и танцуют, но ведь это мирная жизнь, а не звуки выстрелов. Пусть слышно гудки машин, но ведь это не гул бомбардировщиков.
И когда человек придумал эти добрые помыслы и принял их, он перестал нервничать и раздражаться. Теперь, когда он слышал музыку, он говорил: «Слава Богу!» И постепенно он перестал обращать внимание на этот шум. И жил с миром в душе. Потому что, когда мы перестаём воспринимать что-то как проблему, это перестаёт быть проблемой.
Лена думала: применяет ли в жизни кто-то совет старца о создании добрых помыслов?
И была очень рада, узнав, как оптинский схиигумен Гавриил (Виноградов) рассказывал о своём опыте. В первые годы возрождения Оптиной многочисленных паломниц и паломников устраивали на ночлег прямо в храме. Батюшка приходил одним из первых на полунощницу, и его смущал вид спящих прямо на клиросе людей. Он думал: «Куда только смотрит дежурный? Улеглись тут, смущают монахов».
И тогда он попытался включить в работу добрый помысел. И помысел этот говорил: «Люди так хотели приехать в Оптину. Может, издалёка ехали… Устали, бедные… Как хорошо, что у них есть возможность отдохнуть!»
И тогда батюшка не только избавился от смущающего помысла, но даже стал сочувствовать людям, которых энергично будил дежурный: «Бедные! Не выспались! Пусть бы ещё отдохнули!»
«Вот как много зависит от помысла», – думала Лена. И старалась придумывать добрые помыслы, когда возникало искушение осудить кого-либо. Или просто происходило что-то неприятное. И когда это получалось, то на душе было так радостно! Вот как вчера, например.
Лена проводила очередной отпуск в монастыре. Послушание у неё было в гостинице: погладить бельё, перестелить постели, помыть пол. Нетрудно. А людям польза. Приезжает много паломников, большинство на пару дней. Нужно всех встретить, приютить. Лене было приятно чувствовать себя полезной монастырю. Но были и искушения. А куда же без них! Святые отцы говорят, что, если дело обошлось без искушений, значит, и польза от него сомнительная.
Вчера паломник Саша, высокий здоровяк, зашёл в гостиницу прямо в грязных сапогах. Когда Лена увидела, как эти огромные грязные сапоги, примерно 45 размера, топают по свежевымытому полу, она не выдержала.
«Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» – с раздражением сказала она Саше. Он опешил, а потом развернулся, ехидно сказал: «Спасибо за ужин! Обойдусь без него!» – и вышел.
Лена почувствовала себя обиженной: «Она ещё и виновата!» Мысли быстро проносились в голове. «Но, с другой стороны, человек на самом деле останется без ужина. Почему он не разулся? Добрый помысел, где ты? Может, у него что-то случилось? А если он заболел?»
Лена выбежала на улицу, догнала Сашу: «Постой! Не обижайся! Ну? Не сердишься? Что-то случилось?»
Саша неохотно остановился. Потом, морщась, показал руку, наспех перетянутую грязной повязкой: «Вот. Руку сильно поранил».
Лена обработала ему рану, перевязала руку и отправила на ужин.
Представила, что было бы, если бы она не выбежала за ним на улицу. Вот он сидит где-нибудь на скамейке со своей рукой, перетянутой грязной повязкой. Голодный.
Вздохнула с облегчением: «Добрые помыслы, приходите ко мне всегда!»
На следующий день огромные Сашины сапоги во время обеда мирно стояли на крылечке. А рядом с ними в ряд обувь всех остальных, даже тех, кто обычно не снимал своих ботинок, отговариваясь тем, что они-де совершенно чистые.
Но сегодняшнее искушение в один ряд с Сашиными сапогами не поставишь. Какой тут может быть добрый помысел при таком безобразии!
Лену возмущало поведение одной из паломниц, Марины. С точки зрения Лены, Марину давно следовало из монастыря отправить. Гордячка. Ведёт себя очень невежливо. Марина не замечала Лену, не здоровалась. Ходила как сомнамбула. Если Лена пол мыла, то Марина обязательно ей мешала. То на ведро налетит, то на тряпку половую наступит. Послушания никакого не выполняет. Почему – непонятно.
По монастырским порядкам паломницы не должны заходить в комнаты к паломникам. А Марина, пользуясь тем, что паломник Андрей пока был в келье один, каждый вечер проводила у него. Отбой в одиннадцать, а Марина, кровать которой рядом с Леной, возвращалась гораздо позднее. Да ещё долго возилась, прежде чем лечь. Лена каждый раз просыпалась от шума. Раздражение накапливалось. Пожаловаться гостиничной? Но жаловаться Лена с детства не любила.
Укорить Марину? Да, пожалуй, пришло время сказать ей, что её ночная деятельность мешает отдыхать! А при встрече с людьми можно и поздороваться. Особенно, если койки рядом стоят. А не ходить задрав нос.
Лена пыталась придумать про Марину и Андрея добрый помысел. Она вспоминала старую притчу о трёх мужчинах, оказавшихся на окраине села ночью. Когда они увидели идущего в темноте путника, первый сказал: «Ха! К соседке отправился, у неё муж в отъезде!» Второй возразил: «Да нет, это явно воришка. Ищет, где что плохо лежит в темноте». А третий с радостью воскликнул: « Мне кажется, что этот человек вышел затемно, чтобы успеть на утреннюю службу в соседнем селе!» Вот такая притча. Каждый видит в другом недостатки или достоинства, присущие ему самому.
Ещё Лена вспоминала понравившийся ей рассказ о пчёлке и мухе. У них спросили про окрестности. И муха сказала: «Вот там есть навозная куча. А недалёко за лесочком ещё одна куча навоза. Потом могу ещё показать яму с нечистотами». А пчёлка рассказала о прекрасных благоухающих цветах, которые растут на лугах и поле.
Но как Лена ни пыталась придумать добрый помысел, вспоминая прочитанные притчи, у неё ничего не получалось.
И вот сегодня она мыла пол и не заметила, как Марина проходила мимо. А Марина запнулась о ведро и, вскрикнув, упала. На её голос из кельи выбежал Андрей, помог Марине встать и грубо крикнул Лене: «Людям пройти негде, не умеешь прибираться – не берись!»
Лене стало очень обидно. Вот и плакала она из-за этой обиды. «Фабрика добрых помыслов! Да если бы ты, отче Паисий, жил не на Афоне, а среди этих грубиянов, пожалуй, и про добрые помыслы бы забыл! Вот какой здесь может быть добрый помысел?»
Потом, немного успокоившись, попросила старца: «Батюшка, отец Паисий, помоги мне в этом искушении!»
Вечером Лена приготовилась сказать Марине всё, что она думает о её поведении. Пока мысленно прокручивала слова в голове, её позвала гостиничная Татьяна:
– Лена, пожалуйста, посиди за меня полчаса на вахте. Мне срочно нужно к духовнику. Если кто-то из паломников приедет, то запиши их данные вот в этот журнал.
Она протянула Лене журнал регистрации паломников. Лена присела за столик. На вахте уютно. Иконы в уголке. Книги духовные на полочке. Журнал регистрации – толстый.
За дверью послышались незнакомые голоса. «Вот и новые паломники приехали. Сейчас мне нужно будет их записать». Лена открыла журнал. Голоса удалились. Никто не зашёл в гостиницу. Лена нашла в журнале свои данные. А рядом запись о Марине. Чуть ниже – келья № 7, данные Андрея.
Да у них фамилии одинаковые! Неужели муж и жена? А она, Лена, помыслы плохие о них принимала... Лене стало стыдно. Как муха, которая только кучи навоза видит вокруг…
Да у них и отчества одинаковые! А по возрасту Марина на 12 лет старше… Брат с сестрой!
К окошечку вахты подошёл Андрей. Он выглядел смущённым.
– Лена, я хочу извиниться перед тобой. Я испугался за сестру, понимаешь?
– Андрей, прости меня тоже, пожалуйста! Я сама испугалась, когда Марина упала!
– Она видит плохо. В аварию попали с мужем. Давно уже. Муж насмерть. А у неё после травмы головы зрение сильно упало. Очки не помогают. Она научилась самостоятельно передвигаться, но бывают и проблемы. Как сегодня с твоим ведром. Я уж ей говорю: не ходи никуда без меня! А она не хочет мне в тягость быть. А какая тягость-то? Мы в детстве рано без родителей остались, она мне маму заменила. Представляешь? Я маленький был, мамусей её звал. Разве я теперь её брошу?! Вот помолимся в монастыре, повезу её на операцию. Акафист читаем Святому Целителю Пантелеимону. Батюшка говорил, ночью надо молиться. Ночная молитва к Богу доходнее. Потому что это жертва. Только я всё равно боюсь операции. Как думаешь, акафист поможет, чтобы операция удачно прошла?
Лена ответила не сразу. Она изо всех сил постаралась скрыть дрожь в голосе. И не заплакать. Глубоко вздохнула и сказала:
– Конечно, поможет! Не сомневайся! Хочешь, я буду за Марину записки подавать о здравии, когда на операцию поедете? Ты не думай о плохом. Принимай только добрые помыслы! Пусть у тебя перед операцией в голове работает маленькая фабрика добрых помыслов! Так старец Паисий Афонский советует. Читал его книги?
Андрей улыбнулся:
– Не читал. Надо почитать будет. Какие слова хорошие! Фабрика добрых помыслов..
леди
"Молчаливая" галлюцинация
Пост N: 7028
Откуда: Россия, Коломна
Отправлено: 19.06.09 17:48. Заголовок: Про малявок. Записки..
Отправлено: 21.06.09 17:28. Заголовок: леди пишет: Если хо..
леди пишет:
цитата:
Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё оптинские старцы говорили, что кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их.
Как хорошо сказано
bahorka
Мерлезонская лань
Пост N: 553
Откуда: Брянск.
Отправлено: 23.06.09 08:45. Заголовок: Леди, можно на друго..
Меня крестили в 1971 году в храме г. Тобольска, посвященном семи отрокам Эфесским. Похоже, в России нет больше храмов, посвященных этим удивительным уснувшим отрокам. Креститься привела моя бабушка. Отец, партийный человек, был очень против этого. Крестили меня 21 августа, как раз в день моего святого – Святителя Мирона, Епископа Критского. Батюшка так и сказал:
– Что это за имя дурацкое – Мирослав? Таких святых нет, и не может быть. Будет он называться Мироном. Тем более что сегодня как раз именины всех Миронов.
Уже на крещении я проявил свой ужасный характер. Когда всех детей повели со свечами вокруг аналоя, поя: «Елицы во Христа крестистеся…», я, будучи самым маленьким (4 года), оторвался от всех и пошел в противоположную строну. Батюшка поймал меня и толкал впереди себя, как трактор. За это он сказал мне:
– Раз ты такой непослушный, я тебя Богу не пойду посвящать.
И не повел. Мальчиков увел в алтарь, а меня – нет. Так я и остался непосвященным Богу.
О святителе Мироне мы знаем немного, всего пару анекдотов из времен гонения императора Декия.
Св. Мирону досталась каменистая земля острова Крита, которую он возделывал много лет. В конце концов, он так-таки превратил ее в цветущий сад, приглашая трудиться и питаться от плодов ее всех бедных христиан острова. Он уже был стариком, когда произошло знаменательное событие. К нему на гумно пролезли воры. Воры – люди лихие, но слабые, потому что не занимаются ежедневным трудом. Так вот, Мирон застал их на гумне, когда они пытались взвалить мешки с зерном себе на плечи и не могли. По тем временам юриспруденция была проста: застал вора на месте преступления – смерть ему. Ему достаточно было крикнуть своим работникам, чтоб они сбежались, но он подошел и обратился к ворам:
– Могу ли я помочь вам?
Воры огляделись, они никак не ожидали увидеть кого-то, но этот старичок показался им таким наивным, что они согласились на то, чтобы он своими сильными и натруженными руками набросил на их плечи по мешку с зерном, да еще и взялся их вывести из поместья. И вот он повел их. Они идут и вдруг слышат, как с Мироном здороваются работники. Воры начинают понимать, что старичок этот – хозяин усадьбы. И что ему достаточно крикнуть работникам, вооруженным мотыгами, косами и топорами, чтобы те бросились и убили их. И вот они идут своим крестным путем, потому что они – между окриком хозяина с мгновенной смертью и той ситуацией, что из-под мешка с зерном просто так не выскочишь и не побежишь. Обливаясь смертным потом, они прошли с ним до ворот. Там он выпустил их с мешками и сказал:
– Я вижу, вы – люди лихие, воры, но сегодня вы почувствовали вкус смерти. Идите и больше не воруйте.
Говорят, что вкус смерти отбил у них охоту еще воровать. А св. Мирон стал епископом острова Крита. Один мой знакомый монах после пострижения долго не мог отвыкнуть от мира и своего ноутбука. Все ночи напролет он просиживал в интернетных чатах и живжурнале. Чувствуя свою зависимость, он попросился из солидного городского монастыря в небольшой деревенский скит, который промышлял пасекой и ловлей рыбы на озере. Но и здесь интернет вползал в ноутбук через его мобильник. Видя, как он, не выспавшийся после очередной интренет-ночи, сонно перебирает сети, старый монах пожалел его и сказал:
– Зря ты смотришь в свой компьютер по ночам. Он сжигает твои глаза. Смотри вон на ту яркую звезду, и она восстановит тебе и глаза, и ум.
Инок взглянул в молодое утреннее небо и увидал звезду. Так странно было ее видеть не ночью. На следующий вечер он выбрался на поляну и стал смотреть за звездою. Она сияла ярко и единственная на небосклоне, казалось, не двигалась. Инок смотрел на звезду, вспоминал, когда и как все это началось. Свою первую исповедь и первое причастие, свои первые молитвы и первые радости от церковной жизни. В этот вечер он только отправлял почту, а на следующий день забыл уже и это сделать. Сидя на крыше своего домика, он смотрел на свою звезду, в него вливалась красота и тишина ночная, он тихонько молился, и миром наполнялось его сердце. Через полгода в его домик пришел вор. Это был наркоман из соседнего поселка, который подумал, что у монахов должно быть много денег и золотой утвари. Он долго рылся в домике молодого инока, но так ничего не нашел. Когда монах застал его, он зарычал злобно и хотел, было, кинуться на него. Но монах сразу понял, что к чему и, порывшись у порога, протянул оторопевшему вору свой ноутбук:
– Вот возьми, здесь больше ничего нет.
Когда вор ушел, монах залез на крышу и посмотрел на небо. И вздохнул:
– Я отдал ему то, что и мне самому не нужно. Вот если бы я смог подарить ему мою звезду.
Когда я сам работал сторожем, ко мне на объект пробрался вор. Он хотел поворовать колеса от легковых машин. Я подобрался к нему сзади и приставил свою берданку прямо к голове, он поднял руки и повлекся за мной в сторожку. По дороге он бурчал, что только что освободился из тюрьмы, что он голодный, что у него нет денег. Я накормил его тушеной картошкой, в дорогу налил ему полстакана водки, дал хлеба и сало, а потом отпустил. Он взял еду, посмотрел на меня с обидой и сказал:
– Ты меня по всем понятиям обидеть хочешь? Ты меня поймал, ты меня должен ментам сдать. А ты мне хлеба дал, выпить налил. Презираешь меня? Считаешь меня ничтожеством?
Я вытолкнул его за ворота, и вместе с ним все старые времена, когда от воровства вразумлялись либо воры, либо ограбленные. Теперь между ними никакой разницы нет.
Ольга: «На этот раз моё послушание – в хлебном киоске»
Уже семь лет я провожу свой отпуск в паломнических поездках. Люблю ездить одна. Не зависеть от группы, от экскурсовода, от намеченного плана и графика. Не просто побыть пару дней в святом месте наскоком, второпях, а пожить там, потрудиться во славу Божию, почувствовать себя почти своим в святой обители, увидеть её жизнь изнутри….
И вот я в Оптиной. Любимая моя Оптина!
В каждом святом месте своя благодать. Приехав, услышала такой диалог двух паломниц. «Я только что от святого Александра Свирского». – «Да что вы?! И в Оптину? Ну и как вам Оптина?» – «Знаете, в обители Александра Свирского более строгая атмосфера. А здесь как-то мягко, как дома. Что-то тёплое, родное. Может, это из-за природы?»
Я живу в Оптиной уже месяц. На этот раз моё послушание – в хлебном киоске. Хлеб монастырский, бездрожжевой, на хмелю. Вкусный! А уж про пирожки и говорить нечего – объедение. С творогом, с рыбой, с грибами, с картошкой, с изюмом, с повидлом, с курагой. Глаза разбегаются – какой пирожок попробовать? Плюшки с сахаром и маком! Только успеваю подавать покупателям пакетики с пирожками. И наливать чай.
Сначала послушание кажется игрой. Вспоминаю детство. Во дворе под кустами сирени строим магазин. Игра захватывает всех. Рыжий Вовка приносит кирпич и доску. Это весы. Собираем листья лопуха – это овощи в нашем магазине. Когда магазин полностью обустраивается и совершается пара покупок, игра заканчивается. Весь интерес заключался в создании магазина. А процесс покупки лопухов, разноцветных стёклышек и другого «товара» уже не так привлекателен.
Теперь я могу поработать в настоящем монастырском киоске. Справа – стены и блестящие золотые купола Оптиной. Виден ангел с трубой на одной из башенок, собирающий верных под крылья обители. А если встать на крылечко киоска, то видны луг, жёлтая дорога, убегающая вдаль, сочная июньская зелёнь. Воздух густой и тёплый – солнце любовно и мягко согревает Оптинскую землю. Голубое лёгкое небо с белыми невесомыми тучками. Несколько домиков с огородами, прилепившиеся к монастырю. Щебечут птицы, петух важно кукарекает. Смотришь вдаль, и сердце замедляет своё биение, мир и покой царят на душе.
Рядом с киоском – важные галки, бестолковые голуби, шустрые воробьи, ждущие от меня вкусных крошек. Самый крохотный и смелый воробышек дважды влетает через окошко ко мне в киоск и расхаживает по прилавку. Приходит важный рыжий кот и требует внимания. Кормлю его, и он, насытившись, укладывается на пороге, там, куда падают солнечные лучи. Греется на солнышке и мурлычет.
Уходя на обед в трапезную, забываю кота в киоске, не заметив, что он в тенёчек перешёл, за табуретку. Возвращаюсь назад, Миша – о нём речь ещё впереди – кричит: «Иди скорей, у тебя там кот торгует пирожками!» Я пугаюсь: «Батюшки, кошмар-то какой! Неужели проказник залез в пирожки? Ну всё, конец моему послушанию!»
Нет, рыжий и близко к ящикам с пирожками не подошёл, не обманул доверия. Видно сквозь окошко палатки, как он важно сидит на моём табурете, голова на уровне стола, рядом с калькулятором. На подошедших паломников-покупателей смотрит серьёзно и спокойно: дескать, всё в порядке, ждите, сейчас вы получите свои пирожки.
С утра послушание кажется лёгким и весёлым. Но к концу дня ноги болят, в голове гудит, соображаю плохо. И считаю уже медленно. Скоро нужно уносить столы и стулья, а послушника, который этим занимается, не видно. И тут на помощь приходит Миша.
Про Мишу, который не знает о кризисе
Миша достался мне по наследству от предыдущей послушницы монастырского киоска. Начинаю работу и вижу, что неподалёку подолгу сидит мужчина лет 45. Одет он худо, небрит, на голове лыжная шапочка, на ногах тапочки. А глаза добрые и ясные, как у ребёнка.
Миша помогал тем, кто нёс послушание в монастырском киоске, когда нужны были мужские руки: воды в бочку натаскать для чая, расставить столы и стулья утром, а также собрать их вечером или в случае дождя. Протереть столы и убрать одноразовую посуду, забытую покупателями-паломниками…
Вообще-то, принести воды и расставить столы и стулья должен брат на послушании, который привозит хлеб и пирожки на тележке и увозит пустые ящики. Но он очень загружен работой, и не всегда его можно дождаться. А Миша тут как тут.
В выходные, когда народу в обители много, желающих попить чая с монастырскими пирожками столько, что я порой остаюсь без обеда. Выйти на улицу и прибраться некогда. А тут Миша:
– Водички принести, а?
– Давай тряпку, там детишки чай пролили, надо стол вытереть, во!
Миша сейчас нигде не работает. Решил отдохнуть летом. А осенью собирается опять устраиваться на работу. У Миши – летние каникулы.
Знающие его люди говорят, что он всю жизнь работал грузчиком. А этой зимой – на мойке автобусов. Говорят, что он не пьёт. Очень кроткий человек. Но умственное развитие у Миши как у ребёнка.
Он говорит про себя:
– Я, это, не очень умный. Живу, во!
– Миша, как ты учился?
Смущённо улыбаясь, показывает один палец, а затем два пальца:
– Колы да двойки! Во! Восемь классов закончил!
– Миша, ты почему с работы ушёл?
– Автобусы мыл! Зимой! Во! А ты попробуй зимой холодной водой автобусы мыть!
У Оптиной иногда стоят нищие, просят милостыню. Миша денег не просит.
– Миша, ты на что живёшь? Ты не просишь милостыню?
– Не! Я машины мою. Мне за это дают денежку. А иногда ничего не дают. Смеются.
Сегодня Мише за работу дали сто рублей. Миша счастлив. Он гордо показывает мне сторублёвую бумажку: «Деньги!» Сидит за столом. Время от времени достаёт сто рублей, разглаживает, рассматривает, снова бережно кладёт в карман.
К киоску подходит, по-детски улыбаясь, блаженненькая Мария, она уже пожилая. На плакате, висящем на груди, написано: «Помогите сироте Марии на лекарства».
Миша суетится, подбегает ко мне:
– Во! Марии дай чаю! И пирожков! Это… С картошкой. И булочку с маком! Во! Я заплачу! У меня есть деньги!
И Миша радостно протягивает свою драгоценность – сторублёвую бумажку. Миша покупает Марии то, что любит сам, ведёт старушку, усаживает и радостно угощает. Он счастлив. У него есть деньги, и он может потратить их на нуждающегося человека.
Миша радуется простым вещам – солнцу и дождю. Чаю и булочке. Воробышку, клюющему крошки с его ладони. Рыжему коту за калькулятором. Возможности помочь людям. У Миши нет кризиса. Он не читает газет и не знает о нём.
– Миша, у тебя родители живы?
– Не! – Миша отвечает коротко и отходит.
Сидит за столом, думает, видимо, о грустном, затем подходит:
– Алёнушка! А я свою мамочку знаешь где похоронил? На новом кладбище! У меня мамочка очень хорошая была. Она меня строго держала – во! И любила! А теперь я один совсем. Плохо, Алёнушка, одному.
– Ну, ничего, Мишенька! Да и не один ты! Ты же со мной!
– Да, я с тобой! Я тебе помогаю, да?!
Мишу угостили конфетами. Он приносит их мне:
– Алёнушка, сестрёнка, конфеты, во!
Ему приятно поделиться своей радостью.
У Миши есть мечта.
– Алёнушка, а знаешь, хочу я свой домишко! У меня там банька будет, во! Хочу завести два поросёнка, барашка, гусей. Хорошо!
К киоску подходит милиционер:
– Миша! Мишка! Ты чо не бреешься? Ты у нас этот, как ево, комильфо! Дон Жуан!
И обращаясь ко мне:
– Он вам не мешает?
Миша смущён словом «комильфо». Я вижу, что он очень деликатен. При всей простоте Миша тонкостью чувств мог бы соперничать с самым образованным человеком. Миша краснеет и пытается улыбаться милиционеру, и я чувствую, как ему неудобно за грубые шутки. Душа у него детская и чистая.
Сегодня у Миши сплошные искушения. После милиционера к киоску на дорогой иномарке приехал холёный мужчина. Купил, долго выбирая, пирожок с рыбой и кофе. А потом подошёл к сидящему за столом Мише и, присаживаясь, бросил ему: «Пшёл вон отсюда! Развелись тут, бомжи несчастные!»
Миша покраснел и встал. Бросил взгляд в мою сторону и кротко отошёл от киоска. Сел на бордюр рядом с колонкой. Сидит. Голову опустил.
Мужчина из иномарки подходит ко мне второй раз: «Налейте, пожалуйста, ещё кофе».
Я глубоко вздыхаю. Мысленно прощаюсь с полюбившимся мне послушанием и отвечаю: «Простите, но я не могу налить вам кофе, пока вы не извинитесь перед моим братом, которого вы только что обидели».
Мужчина поражён:
– Перед вашим братом?!
– Да, Миша – мой брат. И ваш брат. Он очень расстроен. Утешьте его.
Я смотрю в глаза мужчине. Добавляю мягкости в голосе:
– Пожалуйста!
Выражение лица мужчины меняется. Как будто встретившись взглядом со мной, он понимает меня и чувствует мою нежность к Мише.
Мужчина идёт к Мише, что-то говорит ему, хлопает по плечу. Они возвращаются вместе, и Мишу даже угощают кофе, хотя он деликатно отказывается. Мир восстановлен.
Мужчина садится в иномарку, вид у него весёлый. Он машет нам рукой и кричит: «Привет Оптиной!»
Мишин день кончается благополучно.
Кому-то Бог даёт ум, кому-то богатство, кому-то красоту. А Мише – кроткий нрав и доброе сердце.
У киоска снуют Божьи пташки. Те самые, которые не сеют и не пашут. А Господь их кормит. Всем посылает милосердный Господь на потребу. По словам псалмопевца Давида, Господь, «насытишася сынов, и оставиша останки младенцем своим!» И крох этих хватит рабу Божьему Мише…
История про бурю
С утра погода хорошая. Желающих отведать монастырских пирожков, как всегда, много. Есть уже постоянные покупатели – знакомые лица – солидные, благочестивые, внушающие доверие, располагающие к себе. Например, важный охотовед, по совместительству казачий атаман. Или строгий высокий послушник в подряснике.
Второй день пьёт чай в одно и то же время (видимо, после Акафиста) молодой и весёлый паломник Саша. Солидности у него, конечно, никакой, молод слишком. Я стараюсь не обращать внимания на его улыбку. Некогда мне тут улыбаться, у меня послушание серьёзное! На попытку завести разговор не отвечаю. Вот с казачьим атаманом или строгим высоким послушником я, может быть, и пообщалась, сразу видно, что люди серьёзные!
К обеду погода резко портится. Падают редкие капли дождя. У киоска два человека – пожилая женщина и юноша. Женщина прячется под козырёк палатки, а юноша независимо продолжает пить чай под моросящим дождиком.
Внезапно сила дождя нарастает, слышится гул и гудение в воздухе, и вот дождь пошёл сплошной стеной. Юноша присоединяется к паломнице под козырьком. И тут начинается что-то ужасное. Гудение усиливается, это уже не дождь, а тропический ливень! Поднимается шквал. На Оптину опускается тьма. Ветер неистовствует. Я открываю дверь, и двое паломников заскакивают в палатку.
И вовремя – мои зелёные стулья и столы уносит одним порывом. В окно палатки бьёт ливень, вода поднимается по щиколотку. Мы стоим в воде и с ужасом чувствуем, как раскачивается палатка под ударами шквального ветра.
Козырёк киоска встал как парус. Ещё мгновение – и палатку перевернёт и унесёт. Вспоминаю любимую детскую сказку про волшебника Изумрудного города, как ураган унёс домик Элли, её саму и пёсика Тотошку в далёкую волшебную страну.
Воспоминания прерываются, потому что киоск начинает переворачиваться, и мы вцепляемся в прилавок. Я начинаю вслух читать молитву святителю Николаю Чудотворцу: «Проповедует весь мир тебе, преблаженне Николае, скорого в бедах заступника…» Раздаётся – крак! Это отломился козырёк и лёг на палатку плашмя. Парус исчезает, и наше убежище встаёт на место. Через пять минут страшная буря заканчивается.
Пережитый испуг так сплотил нас, что мои подопечные не уходят. Мы начинаем глупо смеяться. Стоим все мокрые, потому что ливень проникал сквозь окна, по щиколотку в воде – и смеёмся.
Затем женщина и юноша, не сговариваясь, просят тряпки и начинают собирать воду в ведро. Они не уходят, пока не приводят палатку в порядок. Прощаемся. А у меня руки всё ещё дрожат.
«Святителю отче Николае, моли Бога о нас!»
Буря, как я позднее узнала, сломала много деревьев. Одна сосна упала на машину, и автомобиль раздавило. Снесло крышу на подсобном хозяйстве. Кто-то покалечился и получил переломы.
Выхожу из киоска. Вижу знакомые лица: солидный охотовед и строгий высокий послушник ходят по лугу около киоска. Интересно, что они там ищут?
Возвращаюсь в киоск. Батюшки, крупные купюры в коробочке как стояли, так и стоят в надёжном месте, а вот десятирублёвые бумажки, которые просто так на столе лежали, пропали. Наверное, ветром унесло, когда я дверь открывала паломникам! Ну вот тебе и недостача!
В дверь заглядывает молодой весёлый паломник Саша: «Оля, у вас ничего не пропало? У киоска несколько десяток лежит, не ваши?» И он протягивает мне мокрые купюры.
– Мои, Саша, мои, ещё где-то должны быть, их много было.
Саша, ни слова не говоря, идёт на луг, который начинается за киоском. Охотовед и послушник ретируются, и Саша около часа методично обходит всю поляну за киоском по мокрой траве. Он приносит мне почти все мои десятки, которые я высушиваю и благополучно сдаю. Затем собирает столы и стулья и возвращает их на место.
А я ещё раз убеждаюсь в справедливости поговорки про пуд соли и про то, что внешний вид обманчив.
Про Сашу и его сокровища
Саша замёрз. Рабочий день закончился, и мы можем спокойно выпить чаю. Наливаю Саше полную кружку горячего чая, он пьёт небольшими глотками и рассказывает о себе.
Раньше Саша работал мотористом на корабле. Несмотря на свою молодость, успел побывать в 24 странах мира. Саша любил весёлые и шумные компании. Мог много «принять на грудь». С одним выпьет, тот уснёт, а Саша к другому другу отправится – ему хочется общаться. Много было у него приятелей, многих он угощал. Хорошо зарабатывал, но так же быстро тратил.
И вот как-то перестал он видеть в этой весёлой жизни смысл. Чего-то Саше стало не хватать. Плачет душа, ищет чего-то, а чего – сама не знает.
Один раз Саша ушёл из пьяной компании, потому что на душе стало очень плохо. И так бессмысленно всё показалось, что он отправился в храм. Приходит пьяный Саша в пустой храм, подходит к свечной лавке и начинает требовать священника:
– А где у вас тут поп – толоконный лоб?
– Не поп, а батюшка.
– Хорошо, мать, батюшка так батюшка. Подай мне сюда батюшку! Плохо мне, мать, очень плохо. Помоги.
В свечной лавке оказалась по-настоящему верующая женщина. Она не вызвала милицию, а строго сказала Саше:
– Батюшки сейчас нет. Служба давно закончилась. Вот тебе молитва Ангелу-хранителю. Это он тебя от пьяной компании оторвал и сюда привёл. Вставай вот сюда к иконам и читай вслух молитву!
И Саша не стал спорить. Он сам не знает, как и почему, но беспрекословно опустился перед иконами на колени. Стоит и пытается читать молитву. А буквы разбегаются. Никак прочитать не может.
– Матушка, почитай мне!
Сестра из свечной лавки опустилась рядом с ним на колени, стала громко молиться. И заплакала. Так она молилась сквозь слёзы. А Саша плакал вместе с ней. Он слушал, плакал и шептал: «Господи, ведь Ты же есть! Помоги мне! Ангел мой хранитель, помоги мне!»
Когда они встали с колен, Саша почувствовал себя почти трезвым. Он вернулся домой.
И с этого дня всё в его жизни пошло по-другому. Исчезли пьяные компании. Саша поступил учиться в институт и поменял работу. Женился на верующей девушке. У них родился сыночек Ярослав. «Хорошее имя – Ярослав, – говорит Саша. – Когда маленький, можно звать Ярик или Ясик». У Ясика режутся первые зубки, и Саша каждый день звонит домой.
Он приехал в Оптину на девять дней. Ездит сюда уже семь лет подряд. Исповедуется, причащается, ходит на все службы и акафисты.
Саша оглядывается вокруг и бережно достаёт свои святыньки. Показывает их мне – это молитва-книжечка Ангелу-хранителю, старенькая, любовно обёрнутая в пакетик. Та самая, первая молитва, которую дала ему сестра из свечной лавки. Затем Саша показывает бумажную иконку святого Амвросия Оптинского, которую он приобрёл в свой первый приезд в Оптину, – она потёрта на сгибах, но также любовно обёрнута в полиэтиленовый пакетик. Эти иконочки Саша каждый раз прикладывает к мощам и хранит их в особом отделе бумажника.
Он бережно кладёт их обратно, при этом небрежно отодвигает крупные денежные купюры.
– Я эти иконочки всегда ношу с собой. Вот видишь, по карману будто невзначай похлопаю – здесь, со мной мои святыньки. Знаешь, деньги не боюсь потерять. Деньги что, их можно снова заработать. А вот иконочки – это да! Это мои сокровища!
Да, Сашенька! Где сокровища ваши, там и сердце ваше будет. Помоги тебе Господи!
С Сашей мы переписываемся по электронной почте. Вернувшись домой, он первым делом окрестил сыночка. Кто знает, возможно, в следующий раз я встречу в Оптиной всю его семью?
«Дай кровь и прими дух»
Трудный день, покупателей много. И вот, наконец, очередь иссякает. Паломники потянулись на службу под звон колоколов. Затишье. Выхожу и присаживаюсь на один из зелёных пластмассовых стульев у столика. Чай допивают последние покупатели: старенькая монахиня, мать Н., и молодая паломница с рюкзачком. Завязывается разговор. Паломница спрашивает у меня:
– А вы здесь работаете?
– Да, это моё послушание.
– Значит, вы послушница этого монастыря? Но ведь это монастырь мужской?!
– Быть послушником и просто выполнять послушание в монастыре – разные вещи, – отвечаю. – Просто потрудиться в монастыре на послушании может любой верующий человек. А быть послушником – это встать на путь, ведущий к постригу.
– Понятно. Это очень интересно. А ещё, может, вы мне объясните отличия между послушником, иноком и монахом?
Мой язык, ответивший в течение трудового дня на тысячу вопросов, отказывается повиноваться. И я с надеждой смотрю на старенькую монахиню. Мать Н. вздыхает и по смирению не может отказаться от ответа. Терпеливо и подробно объясняет молоденькой паломнице с рюкзачком различия между братией. А я слушаю и наслаждаюсь её спокойной неторопливой речью, восхищаюсь её молодыми и умными глазами, теплом и умиротворённостью, исходящими от неё.
– В монастырях свой рост. Сначала трудник, который работает и присматривается к обители и братии. А братия присматривается к нему. Если это взаимное знакомство будет успешным и человек захочет остаться в обители, он напишет заявление на имя наместника монастыря. И если нет препятствий в виде несовершеннолетних детей или инвалидов-родителей в миру, нуждающихся в помощи, то этому человеку могут разрешить остаться в обители. Он переходит в чин послушника и законного обитателя монастыря.
В Оптиной на начинающего послушника, хорошо себя зарекомендовавшего, могут надеть чёрный халат. И это уже радость – теперь он свой, Оптинский. Ну а когда на послушника одевают подрясник – это уже и радость и честь. И искушения. Старцы Оптинские предупреждали желающих пострига: «За мантию – скорбь, искушения». Почему так? «Дай кровь и прими дух»,– говорят святые отцы. Каждый дар стоит трудов.
Послушник, желающий монашеского жития, потрудившись в обители, может стать иноком. И принять иноческий постриг. Иноки ещё не дают невозвратных обетов. Но им уже меняют имя, они носят подрясник. Возвращение в мир для них можно сравнить с отказом обручённой невесты жениху накануне свадьбы.
Монахи дают невозвратные обеты. И перед Богом остаются монахами, даже если по какой-то причине покинут монастырь. У них новое имя и ангел-хранитель.
– Матушка, я слышала, что при постриге человек сильно меняется, это правда? – уточняет паломница.
Монахиня улыбается:
– Правда, деточка. При постриге тебе дают новое имя. И ты чувствуешь себя другим человеком. Меняются даже черты характера. Ты вся меняешься. Нет больше тебя прежней.
Когда я была молоденькой инокиней, я попала к известному старцу. Одета я была в мирское и скрывала своё иночество. Во время исповеди назвала своё мирское имя – Татиана. А когда старец накрыл меня епитрахилью, он громко прочитал разрешительную молитву и назвал моё имя – инокиня Амвросия. Удивлению моему не было предела, потому что никто в этом монастыре даже не заподозрил, что я инокиня. На мой удивлённый вопросительный взгляд старец строго сказал: «Перед Богом ты инокиня Амвросия, твои обеты записали ангелы».
– Матушка, а схимник?
– Схима – это великая честь. И великая ответственность. Есть такое известное сравнение: послушник для мира как легко заболевший человек. Инок – как тяжелобольной. Монах – для мира умер. Ну а схимника уже глубоко закопали. Схимника с миром связывает только молитва. И эта молитва может иметь огромную силу. Есть старцы, которые, раскинув руки на молитве, могут простереть молитвенный покров над целой страной.
Ещё интересное сравнение я слышала от своего духовного отца: идёт духовная брань, а монахи – духовные воины с силами зла. Так вот, послушники только наблюдают за битвой, иноки уже учатся владеть мечом, а монахи сражаются. Ну а схимники – самые опытные духовные воины… Ну вот и всё. Понятно рассказала?
– Спаси Господи, матушка. Вы очень понятно всё объяснили, – молоденькая паломница допивает уже остывший чай, о котором она, заслушавшись, забыла.
– Всё, доченьки, мне пора на службу. Помоги вам Господи!
Мать Н. медленно поднимается и уходит. А я долго смотрю ей вслед. Рабочий день закончился. Пора закрывать киоск.
О паломнице Анне и странной матушке
Утром иду на послушание и вижу у киоска свою давнюю знакомую – Анну. С ней мы когда-то познакомились в паломнической поездке в Псково-Печерский монастырь, подружились. И вот Аня приехала в Оптину. Зная, что я здесь, сразу же отправилась меня искать. А перед поисками вот решила попить чайку в монастырском киоске.
Аня обнимает меня и плачет.
– Что случилось, сестрёнка, милая?
Наливаю Ане чай. Усаживаю за столик. Сегодня понедельник. Паломников-покупателей с утра нет, и я могу выслушать Анин печальный рассказ.
«На православной выставке в Москве познакомилась я с монахиней, матушкой Е., обещающей помощь тем, кто попадёт на встречу с ней и удостоится её молитв. На выставке она принимала людей, так как имела дар прозорливости. Очередь мы заняли утром и попали к ней только в 6 вечера. Узнав, что я преподаю английский, матушка пригласила меня в монастырь в Калининград. Почему её заинтересовал именно английский язык, я не сразу поняла. Но при первой же возможности собрала вещи и поехала, поскольку серьёзно болею, а в той обители есть уникальный и необыкновенно целительный источник, называемый Иорданским.
Повезла туда с собой большой пакет записок с просьбами о молитвенной помощи и имена больных из онкологического центра. Матушка Е., по её словам, молится келейно за каждого по индивидуальной просьбе и обещает звонить по телефону, наставлять, что делать в каждом конкретном случае. Приехав в монастырь, я сразу попала в разряд “любимчиков”, и матушка сама повезла меня в скит. По дороге мы останавливались по делам – на подворье и так далее. По обстановке я стала понимать, что духовности здесь не ищут и основная задача – бизнес. Раскрылась и загадка с английским языком: сюда много иностранцев приезжает, которые могут стать спонсорами, и с ними нужно общаться.
Когда приехали в скит – я подумала, что попала в Кремлёвский Дворец, так всё красиво! Говорили мы много – матушка рассказывала, что ни архимандрит, ни Святейший Патриарх не “понимают” её дара старчества и поэтому послали в затвор. Вот так общались с ней и ели много деликатесов. Весь день. Вечером в скиту после ужина матушка благословила причаститься, несмотря на объедение.
Потом матушка рассказывала о своих дарах. О том, как монах на Новом Афоне возносился в воздух, а потом просил у неё благословения, как у святой. Как другой монах прожил в дупле 15 лет и просил, чтобы она его исповедала, благоговея перед её даром. Вспомнила, как однажды священник при исповеди матушки встал на колени и тоже просил, чтобы ОНА его исповедала.
Всё это поведала матушка со слезами на глазах. Потом мы мирно пили чай с бутербродами с сыром и желированными фруктами, ели деликатесы в немереных количествах. Окончательно меня добил тот факт, что позже на ночную сестринскую молитву, на которую меня привела одна монахиня, сама матушка не явилась – она уже отдыхала.
В домовом храме я случайно заметила стопку из тысяч записок (тех самых, келейных), которые, как оказалось, даже не матушка, как обещалось на выставке, а простые монахини, а может, такие же паломницы, как я, ИНОГДА читают. Мне стало плохо. Я сама привезла такие же записки от людей из онкологического центра, считающих ЧАСЫ!!! до операции и мучающихся от боли и метастазов. Эти записки для них были последней надеждой. Мне очень больно».
Вот такой рассказ я услышала. Утешаю Аню, отправляю в гостиницу. И недоумеваю об одном: каким образом подобные матушки, которым предписано быть в затворе, участвуют в православных выставках?
Об исполнении желаний
А вот совсем другая история, рассказанная посетительницей моего киоска паломницей Наташей:
«Я должна была ехать в Оптину с моей подругой Настей, но в последний момент, когда уже покупала билеты, её отец не отпустил, и я даже поплакала немного по этому поводу. А потом, уже в автобусе на Козельск, познакомились с соседкой. Выяснилось, что она тоже в Оптину едет и зовут её Настя! Словно бы Господь ободрил меня: одна я не останусь.
Когда приехали, нас поселили в гостинице, в комнате на первом этаже, где стоит огромная четырёхъярусная кровать. Первые три дня мне приходилось туговато – не могу рано просыпаться; если встаю в 5-6 утра, меня начинает тошнить и я прямо-таки болею, видимо из-за низкого давления. А там же в 5 утра свет включают, всех будят, – ну, вы знаете…
И вот, Господь Многомилостивый призрел на мои немощи. Правда, через искушение: на четвёртый день приходим мы с послушания, а постелей наших нет, кровати голые стоят, даже без матрасов – всё увезли в Козельск на дезинфекцию, так как у одной паломницы-странницы обнаружилась чесотка. И нас перевели в вагончик. Так классно! Одеяла новые, цветом похожие на лесной мох (мой любимый цвет), купешки маленькие, такие отдельные келейки, и никто в 5 утра не будит...
Дальше больше. Перед вечерней трапезой сидим с соседкой по купе Татьяной, она говорит: “Слушай, так шоколада хочется, просто помираю, да где ж его купить? Вокруг-то леса, до ближайшего магазина неизвестно сколько идти и куда”. Приходим на трапезу, а там стоят на столах ладейки-братины голубенькие, а в них тёртый молочный шоколад и ложки вокруг разложены. Татьяна просто рот разинула. “Откуда?” – спрашивает у Сергия-трапезника, а он ей: “Благотворители пожертвовали несколько мешков”.
Через несколько дней Танюша таким же образом пожелала мармелада. Приходим мы на трапезу, а в братинах-ладейках лежат на столах россыпи дынно-апельсинового мармелада! Как же Господь нас всех любит! Как слышит такие мелочи! Держит нас в Своей ладони.
И так всё время, словно Кто-то невидимый заботился… Надо было мне из Оптиной съездить домой. Села на междугородний автобус. Грустно так с обителью расставаться. Едем, автобус полон, и так получилось, что только рядом со мной оказалось свободное место – сосед по креслу опоздал на посадку. Проезжаем через Москву. Подумала: вот сейчас подберут пассажира мне в соседство – какого-нибудь пьяницу или сквернослова. Я ведь от мирских, нецерковных людей отвыкла в Оптиной. Сижу так, переживаю. И точно: автобус тормозит, входит мужчина, усаживается рядом. И, как думаете, кто это был?
Москва – город огромный, в автобус всякий может сесть. Но словно в утешение от расставания с Оптиной Господь послал мне в попутчики дьякона из нашего Ставропольского Александро-Невского храма. Причём домой он возвращался из Оптинского подворья в Москве! Дивны дела Твои, Господи!»
budur
постоянный участник
Пост N: 429
Откуда: Латвия, Рига
Отправлено: 20.08.09 23:36. Заголовок: Дочки На кровате у ..
Дочки
На кровате у окошка, Засидевшись,словно кошки, Закрутившись,как клубочки, Заболтались мои дочки.
«Дубовый листок оторвался от ветки родимой…» Странички из забытого блокнота.
Ольга Ларькина
Вот уже год тревожат душу эти истории – в чем-то очень схожие, хоть и приключились с совершенно непохожими людьми. И стараешься успокоить себя: а я-то что могла сделать? – и понимаешь: не просто же так они в одно и то же время стали мне известны, а вторая так и вовсе день за днем происходила у меня на глазах.
Рис. Г. Дудичева
Автобус тронулся и поплыл под лохматыми тучами низко нависшего неба, а я все смотрела ему вслед. В ушах стоял тихий, со старческой хрипотцой, голос случайной попутчицы:
– …И вот всех четверых я вырастила, подняла, всех выучила. Слава Богу, все у моих деток хорошо, сыновья женились, дочки замуж вышли, у всех свои дети, а мне внуки, я их и нянчила, пока маленькие были. Ну как подросли, тут уж ко мне редко ездят, так ведь у всех своих дел хватает. А я дом свой да хозяйство распродала, детям деньги раздала, а себе купила маленькую квартирку однокомнатную: много ли старухе надо? – зато как выходишь из двери, тут прямо и садик, и две грядочки. Только последнее-то время стало как-то не по себе, страшновато одной. Девятый ведь десяток, случись, слягу – никто кружки воды не подаст, лекарства не нальет. И приезжает ко мне дочка. Я ее как-то, наверное, больше других и любила. Умница, красивая такая, дом у ней не дом – игрушечка, все уж больно хорошо. Сын ее вырос, институт окончил.
И дочка-то мне говорит:
– Сыну пора жениться, семейную жизнь устраивать. Ты подпиши ему квартиру!
– А как же, говорю, конечно – чего же я, с собой, что ли, ее в землю возьму! Подпишу. Как помру, пусть переходит да живет в моей квартирке. А там, глядишь, и побольше купит, обменяется…
А она, знаешь, так недовольно:
– Ему сейчас надо, они уж заявление подали!
Я опять в толк не возьму:
– Ну дак чего ж, пусть приходят – я в кухоньке поживу, а они в комнате.
– Мама, да они же молодые, ты им мешать будешь! Ты квартиру им отдай, а сама уж придумай чего-нибудь.
А чего я придумаю?! Нешто в дом престарелых идти? Дак ведь там первым делом скажут: а где твое жилье, ты его государству отпиши! У кого-то угол снимать? На мою-то пенсию разве ж сымешь? Да и кому старуха нужна со всеми болячками, охами да вздохами! Нет уж, коли своим детям-внукам стала лишней, навряд ли у чужих найду приют.
Квартиру я, конечно, подписала внуку. Как же им с молоденькой женой – надо свой уголочек. Вот еду теперь к старшему сыну. Уж не знаю, чего и ждать. Сноха, небось, скажет: «Кому квартиру отдала, к тем и езжай!» А как мне крохотную квартирку на всех разделить?.. Я ведь все, что нажила, поделила как могла между всеми детями, больше мне отдать им нечего. Ну, может, и дозволят пожить у них хоть зиму. А там, даст Бог, и не заживусь на земле…
– Внимание, объявляется посадка на автобус…
– Мой, что ли?.. Ну прости, оставайся с Богом! – старушка поднялась, подхватила легонький узелок – все пожитки! – заторопилась к подкатившему на платформу большому автобусу. И через несколько минут уехала в не слишком далекий, но чужой город.
Холодный осенний ветер сорвал с одиноко стоящей у дороги кривой березки пригоршню пожухлых листьев, швырнул их на серый асфальт, в неглубокие лужи. И только один листок упал на подсохший бугорок и покатился по дороге, то цепляясь за хрупкие серые былинки, то ненадолго поднимаясь над кочками. Пока не затерялся в кучке таких же озябших на ветру желто-коричневых листьев…
Как я жалела потом, что не взяла у старушки адрес ее сына, да хоть имени ее не спросила, помолиться бы о ней всем миром – глядишь, и помог бы ей Господь, умягчил очерствевшие сердца ее близких.
А в душе все звучали, не умолкая, лермонтовские строки:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя…
* * *
Прошлое лето и всю осень до поздних ноябрьских холодов за окнами нашей квартиры жил однорукий бомж Володя – имя его я знала от своего покойного мужа, его тезки. Нет, это не был бомж в прямом смысле этого слова: имелась у него квартира где-то неподалеку от нашей пятиэтажки. Да только он, горький пьяница, очень уж мешал своей дочери с ее семьей. Вот и переселился в заросли невысоких кленов. Притащил с помойки пружинный матрас, застелил каким-то тряпьем… Вскоре у него появился даже настоящий ковер, дырявый и в грязных пятнах, но когда-то вполне приличный.
Каждое утро я с тревогой смотрела за окно: как-то там наш сосед? – и с облегчением видела, как он, простуженно кашляя, с трудом выбирается из-под вороха старых одеял. Иногда рядом с ним храпел и еще какой-нибудь безприютный бродяжка, с которым они до поздней ночи пили какой-то дешевый портвешок, – но вряд ли им обоим от этого было хоть сколько-нибудь теплее.
Время от времени коммунальщики разоряли Володино гнездо, оттаскивали в кучу старого хлама матрас. Володя с натужным кряхтением возвращал свою «мебель». Однажды всю мусорную кучу сожгли дотла, но упорный бомж приволок с другой помойки старое кресло. Теперь он неподвижно – берег тепло – сидел на кресле, закутавшись до подбородка в стеганое одеяло с лезущими из дыр клочьями истлевшего ватина, и молча смотрел не то на прохожих, не то – сквозь них. О чем он думал? – не знаю, не спрашивала. Как-то я принесла ему кружку горячего чая и блинков, и с этих пор Володя стал уважительно здороваться со мной, иной раз и спрашивал, сколько времени. Зачем-то оно ему было надо – знать, который час… А может быть, просто – хотелось услышать человеческий голос, встретить сочувственный взгляд?
Что же будет зимой! – переживали мы, глядя на вмерзшее в суглинок кресло с, казалось, вмерзшим в кучу тряпок Володей.
А потом исчезло и кресло. Исчез и однорукий Володя. И словно по серд-цу больно полоснула острая льдинка, отколовшаяся, когда тяжелое кресло протащили по замерзшей луже. Но через пару дней, пробегая к трамваю, я увидела однорукого у рынка – и успокоилась: слава Богу, жив! Видно, вернулся домой – как старый воробей забивается под крышу дома, в теплышко. И дочь, наверное, тоже измаявшаяся в переживаниях за отца, поворчала для порядку: «И кто тебя гнал, чего ты выдумал, непутевый! А если бы замерз?!» – да и позвала за стол, погреться горяченьким супчиком.
…Я иной раз вижу однорукого Володю у нашего подъезда, и в душе просыпается забытый холодок: а ведь скоро, скоро опять – осень! Неужто опять он будет мокнуть под неутихающим дождем, мерзнуть в ноябрьскую стужу?..
* * *
Совсем недавно в одном тихом монастыре я познакомилась с пожилой трудницей, приехавшей на несколько деньков откуда-то из-за Урала. Она уже с неделю хозяйничала на монастырской кухне, а я стала помогать ей. Не было и времени-то для разговоров, но как-то Л. вдруг приоткрыла душу:
– Я когда была молодой, не любила свекровь. Приедет она к нам, а я вся изведусь: скорей бы уехала! Мешала она мне, а потерпеть… – этому нас не учили. Без веры жили, без креста. И тут так получилось, что из-за какого-то бумажного крючкотворства на старости лет осталась она без жилья. Приехала к нам с этой бедой. Так я – нет чтобы утешить, пригреть ее, – постаралась скорее спровадить к другим детям. И она то к тем поедет, поживет, то к другим. Мне бы позвать ее: «Мам, ты живи у нас!..» – что, не нашли бы ей места? Но мне и в душе-то не кольнуло, куда она пойдет. Недолго ведь она и прожила. А вот теперь и вспоминается мне тогдашняя черствость. Сын мой женился, да такую жену взял, что меня от одного ее вида с души воротит. Ну а я терплю. Потому что это его жена, он ее выбрал. Но теперь уже сноха тихой сапой меня из дома выживает. Меня ей на дух не надо, не нужна. И я учусь потихоньку молиться, учусь терпеть. Уезжаю из дому то по святым местам, то вот в монастырь приехала. Может, и все по-другому было бы, если бы сама я когда-то пожалела свекровь. Она для меня сына вырастила, мужа моего любимого, а я… Много теперь надо мне молиться да просить у покойной свекрови прощения.
Так ведь, подумала я, слушая Л., и дочери той незнакомой старушки с автовокзала тоже когда-нибудь отольются слезы ее брошенной мамы! И решила написать об этом: а вдруг да какими-то нечаемыми, только Богу известными путями дойдет до нее эта «страничка» – и напомнит о старенькой маме-скиталице…
А вдруг да еще не поздно отыскать старушку и утешить, и приютить, насколько уж Бог даст ей жизни.
Вдруг да дочь однорукого бомжа скажет отцу ласково, но твердо: «Никуда ты, папа, не пойдешь – не смей даже думать! Есть у тебя квартира, здесь и живи».
А вдруг да кто-то еще, кого я и не знаю, опомнится – и не возьмет греха на душу, не откажет в приюте старой своей свекрови, маме или отцу…
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 142
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
И её тоже звали Анна. Царствие ей Небесное!
), потому как ответственность за такое количество детей зашкаливает...Он пишет для неё картину...на холсте...( обычная льняная простыня...)в войну!!! масляными красками...На картине - двое...колонны...цветы...пруд...одинокая лодка...лунный свет...тихо и спокойно...мужчина дарит женщине лилию...он в красной тоге, она - в белой...Женщина приклонила голову на грудь мужчине...похожа...на мою молодую...бабушку...Не кустарно...красиво...чувственно...Всю свою жизнь бабушка эту картину...берегла...Висела она, прибитая гвоздями, над её кроватью... Теперь она у меня, в городской квартире, обихоженная, обрамлённая в багетной мастерской...но сохранённая в оригинале....с нарисованной многоугольной рамкой... Я не люблю ничего на стенах.. и на стене у меня только одно - бабушкина картина, написанная с любовью. И мне приятно, когда моя дочь...приводя в гости своих друзей, с гордостью демонстрирует им нашу семейную реликвию, нашу историю...историю любви своей прабабушки...и ещё более приятно, что современные 16-летние подростки...это не осмеивают, а понимают и принимают... 
Наткнусь на что-нибудь - вылложу. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
